Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Я всё понимаю. – Так же покладисто отозвался Вадим.
– Понимает он, как же! – Ирина Павловна колдовала над электрическим чайником возле подоконника и поддерживала разговор, стоя ко всем спиной. – Горбатого, как известно, могила исправит! Это к тебе как раз относится. И вы, ребята, тоже хороши. Нашли кому подражать!
– Ты ещё ничего не знаешь. – Возразила ей Воронина. – Я тебе не рассказывала, что у них со Звёздным Городком настоящая война идет уже давно.
– Война-а? – Овсянникова развернулась, удивлённо хлопая слегка подкрашенными ресницами.
– Мы с Володей тут на днях эту историю слушали – у нас волосы дыбом вставали.
– Значит,
– А я? – Возмутился Канарейка. – Меня, получается, вы дураком всегда считали?!
Ирина Павловна сделала строгое лицо, глянув на Вадима, но от этого стала ещё смешней:
– Уймись, ладно? А то и сушку не получишь.
Виталик застенчиво улыбнулся:
– Никакой я не умный, Ирина Пална. И также подвержен стадному инстинкту, как и все.
– Стадный инстинкт! Прямо бараны, а не люди. – Овсянникова покачала головой и словно лишь сейчас заметила рядом с Виталиком меня. – Кстати, а это что за красивая девочка такая? Я её, кажется, раньше не видела.
– Это Ксения. – Объяснила Татьяна Евгеньевна. – Она к нам недавно переехала.
– Серьёзно? И уже успела оказаться в самом эпицентре боевых действий?
Я тоже в свою очередь улыбнулась:
– Так уж получилось. Само собой.
– Ну естественно. – Ирина Павловна засмеялась. – С кем поведешься, от того и наберёшься.
– Минуточку-минуточку! – Опять запротестовал Вадим. – Это уже оскорбление. По вашему, со мной дружить вредно?
– Да, Вадик, и даже опасно для здоровья. Я уже давно заметила – синяки и фингалы с ваших лиц практически не сходят с начала учебного года.
– Издержки военного времени.
– Поди ж ты…Философ выискался. – Овсянникова сняла с электрической подставки чайник «Филипс» и принялась заполнять расставленные на подоконнике чашки дымящимся кипятком. – Милиционерам твоя философия тоже, наверное, понравилась? Как тебе у них гостилось?
Канарейка неопределённо дернул плечами:
– Не знаю. Я как-то слабо припоминаю, как там меня встретили.
– Твоё счастье. – Ирина Павловна улыбнулась иронично. – А нам вот ребята вчера рассказали, чего ты в милиции вытворял. Больно били-то?
– Я же говорю – не помню. Больно, наверное.
– Да он еле ходит вон. – Вставила Татьяна Евгеньевна. – Хорош артист. И вообще, чего я хочу сказать. Хватит уже ерундой заниматься, ребята. У нас новогодний спектакль на носу, вот о чем стоит думать. С понедельника начнем репетиции. Вадим!
– Да, Татьяна Евгеньевна?
– Я к тебе в первую очередь обращаюсь. От тебя зависит мир и покой в школе.
– А что я?
Вадим всё ещё пытался вести себя несерьёзно, однако Воронина уже оставила шутливый тон.
– Труби отбой. Больше никаких боевых действий. Во-первых, я директору пообещала, что ты больше не будешь себя плохо вести. А во-вторых, на новогоднем спектакле вы все будете мне нужны целые и невредимые. Без этих живописных украшений на лицах.
– Действительно, Вадь! – Подхватила Ирина Павловна. – Твою бы энергию – да в мирных целях! Займись стоящим делом, а? Всем будет хорошо и тебе – в первую очередь.
Помнится, вчера вечером я думала о чем-то похожем. Заняться стоящим делом, оставить эту глупую войнушку. Это было бы просто здорово. Если бы только Вадим взялся, наконец, за ум. Сейчас он выглядел послушным, милым мальчиком. Однако у меня были все основания опасаться подобного затишья – оно вполне могло быть показным. И вообще, вряд ли Канарейка сможет отказаться от войны. Для него это слишком весело и увлекательно. Что ж, пусть делает что хочет. Я лично в этом идиотизме больше не участвую. С меня хватит.
В тёплой, дружеской обстановке прошло чаепитие. Разговаривая с Ворониной и Овсянниковой, мы даже не заметили, как пролетело время. Меня поражала одна вещь: полностью отличающиеся друг от друга, эти две женщины в то же время как бы дополняли собой один целый образ – законченный и такой яркий, что, понаблюдав за ними со стороны, представить их по отдельности становилось невозможно.
Татьяна Евгеньевна улыбалась мягкой, материнской улыбкой, глядя на нас как на родных своих детей, говорила медленно и вдумчиво – от всего её облика веяло домашним уютом. Ирина Павловна на фоне Ворониной казалась совсем девчонкой – насколько спокойна и ласкова была её коллега, настолько она сама являла пример неисчерпаемого юмора и оптимизма. Обе они, как я уже успела выяснить, имели специальное образование по части обустройства детского досуга, только Воронина в свое время училась в Нижнем Новгороде, а Овсянникова – аж во Владивостоке. Трудно вообразить, каким судьбами занесло их в этот скромный военный городок под Москвой, но то, что работу свою они обожали, было видно невооружённым глазом. Татьяна Евгеньевна вела в школе курсы театрального актёрского мастерства и пластику, Ирина Павловна отвечала за художественные танцы и музыкальную постановку, а в общем целом две эти милые, обаятельные женщины делали одно дело, которое, надо заметить, было нужным и полезным для коллектива хотя бы уже тем, что давало детям возможность проявить свои таланты. Как вот, например, в случае с Вадимом Канаренко. Где бы ещё он мог так раскрыться и выложиться в полной мере?
Я уже давно заметила, что и Воронина, и Овсянникова обе без ума от своего лучшего ученика. Без ума, хочу подчеркнуть, в самом хорошем, чистом смысле этого слова, и опять же, каждая выражала свои чувства по разному: Татьяна Евгеньевна всё той же материнской опекой и покровительством, Ирина Павловна – постоянными шутками. Во время нашей дружеской беседы она то и дело периодически тискала Канарейку за щёки, всякий раз смеясь и от души умиляясь их детской нежности.
Всем было хорошо. Мне не хотелось уходить из этого гостеприимного кабинета, тем более что я знала – впереди будут выходные, которые мне суждено провести дома. Но время неумолимо шло, остановить его не был властен даже наш всемогущий, гениальный Вадим. Он, в принципе, и так уже пообещал нам с Виталиком сделать всё возможное для того, чтобы сменить мамин гнев на милость. Виталик сомневался в успешном исходе затеи друга и от того сильно переживал. Сегодня, к тому же, сопровождать нас по дороге из школы Вадим не собирался. Сразу же после чаепития он встретил в коридоре какую-то пышноволосую модницу в короткой юбке и, даже не прощаясь, на наших глазах ушёл с ней рука об руку в неизвестном направлении.
– Это кто такая? – Я озадаченно смотрела вслед удаляющейся от нас парочке. – Что-то не припомню…
– Оксанка Ледовская из одиннадцатого «А». – Пояснил Виталик. – Та ещё потаскушка.
– Он, по-моему, только с потаскушками и гуляет. – Заметила я, чувствуя почему-то странное покалывание в груди. Виталик взглянул на меня недоумённо:
– Естественно. Разве может быть по-другому?
– Не знаю. Обидно просто. Он мог бы одну какую-нибудь девушку счастливой сделать на всю жизнь.