Роза Черного Меча
Шрифт:
– Я так боялась, - торопливо шептала она в коротких промежутках между поцелуями.
– Я боялась, что тебя убьют!
Лошадь под ними с неудовольствием топталась на месте, но ни один из них не обратил на это внимания - опаляющее их пламя уже переплавило томительное влечение в яростную страсть.
За один короткий миг они поменялись ролями.
Уже не она побуждала его к новым и новым поцелуям - теперь она принимала нарастающую мощь его желаний. Рука Эрика скользнула вдоль бедра Розалинды, находя мягкую плоть под юбками ее наряда. Все поплыло у нее перед глазами; она мота бы упасть, если бы ее не поддерживала другая рука
– Ох, еще минута, и я сгорю! Моя лесная нимфа, я хочу почувствовать тебя подо мной - здесь, перед лицом всего леса! Ты моя, женщина!
Розалинда слишком хорошо чувствовала, как напрягается и наливается силой его мужская плоть. Ей было все равно-где они находятся и каким образом могут дать волю своим желаниям. Она стремилась лишь доказать ему свою любовь и дать ему возможность доказать свою. Ее руки и губы, язык и пальцы - каждая частичка ее тела жила сейчас восторженной готовностью к торжеству безграничной любви. Только бы дожить до момента единения, момента завершенности - а все прочее можно будет уладить либо позабыть. Если бы она могла оказаться достаточно близко к нему...
Но если Розалинда и не задумывалась об опасностях, что подстерегали их в окрестностях замка ее отца, то, по крайней мере, Эрик был начеку: охнув, словно от боли, он убрал руку из-под юбок Розалинды. Он поднял голову, до того лежавшую у нее на груди, помог выпрямиться Розалинде, в последний раз крепко обнял ее, а потом резко вздохнул, словно пытаясь стряхнуть опьянение.
– Только женщина способна довести мужчину до такого полнейшего безумия, - проворчал он, словно насмехаясь над самим собой.
– Только одна женщина.
Затем он резко натянул поводья и направил лошадь в чащу.
Лошадью управлял Эрик, и Розалинда не обращала внимание на то, куда они держат путь в ночном лесу. Все, что ей оставалось, - это прильнуть к нему, прижаться к его груди и слушать биение его сердца. За последние часы случилось слишком многое, и ей не приходилось долго размышлять над этим новым поворотом событий. Турнир и рукопашная вспоминались как некий давний сон, как ночной кошмар, едва не лишивший ее всего, чем она действительно дорожила. Но теперь стали явью эти ровные удары сердца, неизменное тепло и укрепляющее душу присутствие человека, которого она любила. А все остальное... все остальное пусть останется сном, который забывается после пробуждения.
И минуты не прошло, когда Эрик остановил лошадь. На небольшой лесной полянке мирно пощипывал какую-то мягкую траву гот самый могучий боевой конь, который унес Эрика с арены. При их приближении конь поднял горделивую голову.
– Это твой конь, правда?
– спросила Розалинда приглушенно, как того требовал притихший лес.
– Мой, - ответил Эрик, легко соскользнув на землю. Затем он снял с седла Розалинду и еще раз крепко прижал к себе.
– Он мой, а теперь ты тоже моя.
Его глаза потемнели,
– И ты теперь мой, - ответила Розалинда, не выпуская из рук его тупику. Она поднялась на цыпочки и коснулась его губ быстрым я нежным поцелуем.
Он отстранил ее от себя почти сразу же, отстранил на расстояние вытянутой руки. Но дышал он с трудом, и Розалинда понимала, что это движение стоило ему немалых усилий.
– Здесь небезопасно. Отсюда нужно уходить. Эти слова вернули ее к действительности. На нее внезапно накатил страх, и она подняла руки к плечам Эрика, словно к источнику силы и спокойствия.
– Куда же мы поедем?
– У меня есть на уме одно место, где мы будем в безопасности... и одни.
– Он достаточно выразительно посмотрел ей в глаза.
– Я хочу тебя, Роза. Тебе это известно. Но моя месть еще не совершена. Даже если бы твой отец хотел отпустить меня на все четыре стороны - теперь, когда ты со мной, он должен пуститься в погоню. Но Гилберт понимает, что должен найти меня первым
– Гилберт...
– Она с отвращением произнесла это имя.
– Почему он так упорно преследует тебя?
Сначала он не ответил; молча усадил ее на своего коня и привязал к седлу поводья кобылки. Затем взлетел в седло позади Розалинды и пришпорил коня.
– Из-за чего у вас такая вражда с Гилбертом?
– настаивала она.
– Почему у него оказался твой конь?
– Сейчас не время толковать об этом, - ответил он, устраивая ее в седле поудобнее.
– Я все тебе объясню, когда мы окажемся в безопасном месте. А сейчас... просто верь мне.
Верь мне... Эти простые слова наполнили душу Розалинды светом Она верила ему. Верила, что он человек чести. Верила, что он заботится о ней. Верила, что он стремится к ней, а не к ее наследному владению.
Но ко всем прочим она не испытывала такого доверия, и, пока они ехали сквозь темный ночной лес, покоя на душе у нее не было
27.
Когда они остановились, рассвет являл собою не более чем смутное обещание зари на востоке. По дороге Эрик молчал, а Розалинда, измученная и обессилевшая после всего пережитого, просто сидела в седле, и сильная рука Эрика не давала ей упасть. Время от времени она задремывала и снова просыпалась; ее неизменно поддерживало сознание, что с Эриком не случилось ничего ужасного и что с каждым шагом они удаляются от Стенвуда. Местность казалась знакомой, но только тогда, когда неутомимый конь вступил в неглубокие воды реки и брызги разлетелись от его копыт, Розалинда поняла, где они находятся. В пурпурном полумраке раннего утра несли свою угрюмую стражу на холмах у реки Стур громадные развалины замка-беззаконника.
От реки потянуло холодом, и Розалинда вздрогнула. Она не знала, что и подумать, - беду или радость сулит им возвращение в покинутый людьми замок.
– Мы здесь отдохнем?
– спросила она, когда Эрик придержал лошадей и отпустил поводья, предоставив своему скакуну спокойно подниматься к развалинам по заросшей травой колее.
– Мы здесь подождем, - ответил он, направляя коня лишь едва заметным нажимом колен.
Сидя к нему вплотную, Розалинда невольно расслабилась: она доверилась ему - крепости гранитных бедер, к которым была прижата, силе рук, что гак властно удерживали ее в седле, теплу дыхания, которое она ощущала у себя на шее. Однако неожиданный ответ заставил ее стряхнуть это блаженное оцепенение.