Роза Черного Меча
Шрифт:
– Клив!
Ее возглас заставил его прекратить процесс запихивания еще одного куска сыра в рот, который уже и без того был набит снедью.
– Клив!
– повторила она, и на этот раз в ее тоне явственно прозвучало осуждение.
Он сразу вскочил с виноватым видом. На голове у него красовалась чистая повязка, и Розалинда отметила, что и ему уже удалось принять ванну. Но ее занимали вопросы более важные, чем внешность юнца, и она подошла к нему ближе. Что-то происходило, и Клив наверняка знал, что именно.
– Почему никто не разбудил меня раньше? Который час?
– требовательно
– Почему никого не видно? Где все?
– Сейчас около полудня, миледи, А насчет того, где кто находится, так, на мой взгляд, домашняя прислуга здесь не слишком-то многочисленна.
– Он обвел пренебрежительным взглядом просторную залу, обстановка которой красноречиво свидетельствовала о заброшенности и запустении.
– А те, кто есть, все побежали поглазеть на этого подлеца. На Черного Меча.
Последние слова прозвучали едва ли не хвастливо. Она нахмурилась, но даже это не согнало с его лица выражения очевидного удовлетворения.
Розалинда немедленно насторожилась. Она проспала больше половины дня. Приняв во внимание ненависть Клива к Черному Мечу - к Эрику, - она сразу встрепенулась: что он успел сообщить ее отцу? Но даже если Клив что-нибудь и приврал, это страшило ее меньше, чем другая опасность - что он сказал правду, и, может быть, именно поэтому ее намеренно не пожелали будить и оставили в блаженном неведении. В равной мере испуганная и рассерженная, она подступила к нему, уперев кулаки в бока:
– Что здесь происходит, Клив? Скажи сейчас же, что ты натворил!
Но Клив был не из тех, кто легко уступает чужой воле - даже воле госпожи. Он твердо верил в праведность своего собственного возмущения. Упрямо вздернув подбородок, он отчеканил прямо ей в лицо:
– Ваш отец утром расспрашивал меня, и я не сказал ничего, кроме правды - как этот человек угрожал нам обоим, что он вор и убийца, и еще бахвалился этим!
– Юноша откинул волосы со лба, его темные глаза сверкали от негодования.
– А потом... Как он поступил с вами!
У Розалинды даже дух захватило: все это было правдой.
– Но ты... ты ничего такого... моему отцу...
– выговорила она едва слышно.
У нее на лице отразился такой ужас, что мстительное пламя в глазах Клива медленно угасло, и он потупился, уставившись себе под ноги.
– Этого скота должны повесить, - злобно пробормотал он.
– Что ты сказав моему отцу?
– лихорадочным шепотом спросила Розалинда, схватив пажа за плечи и буравя его взглядом.
– Что, Клив? Что?
Безоговорочная преданность госпоже боролась в душе Клива со справедливым гневом. Розалинда была убеждена, что он никогда и ничего не сделает намеренно ей во вред, за минувшие дни он доказал, что готов рисковать жизнью, лишь бы защитить ее. Но она сознавала также и другое: в глазах Клива Черный Меч представлял собою опасность для Розалинды, вот и все, просто и ясно. И хотя Розалинда понимала, что часть вины за случившееся лежит на ней, Клив этого не знал и винил во всем только Черного Меча. Он без колебаний сказал бы все, что угодно, только бы Черный Меч
– Я сказал сэру Эдварду...
– В глазах Клива загорелся мятежный блеск, и он стряхнул с плеч ее руки.
– Я сказал ему то, что видел своими глазами. Что этот человек нагло приставал к вам, пытаясь... пытаясь...
– Он резко оборвал фразу.
– Это же так и было, миледи, правда? Я сказал вашему отцу, что я остановил мерзавца, прежде чем...
– Клив отвел взгляд в сторону, глубоко вздохнул и только тогда снова возмущенно уставился на нее.
– Я сказал ему, что ничего не случилось. Но на самом-то деле - случилось, разве нет?
Ответить Розалинда не могла. Было это так или нет, отпираться или нет она не находила в себе сил произнести слова вслух. Но даже само ее молчание было для нее как приговор.
В жуткой тишине парадной залы глаза Клива казались почти черными. Дерзкий вызов, который выражало раньше ею лицо. Уступил место холодной суровости. Не будь Розалинда столь поглощена мыслями о собственных грехах, она могла бы почувствовать: в этот момент Клив распрощался с отрочеством. Его юношеские идеалы разрушила действительность.
– Ты ничего не понимаешь, - выдохнула наконец Розалинда. Губы у нее пересохли, а глаза туманились слезами. Она сгорала от стыда, но лицо оставалось бледным и неподвижным.
– Ничего не понимаешь.
Затем она резко повернулась и вихрем вылетела из залы. Столь стремительное бегство от откровенно осуждающего взгляда Клива не входило в ее планы. Она не могла ни придумать, ни угадать, что ей следует предпринять, но когда она вырвалась из дверей парадной залы на площадку лестницы, ведущей во внутренний двор, она остановилась как вкопанная.
Во дворе толпилось множество народа, сцена, представшая взору Розалинды, показалась ей нереальной. Как будто ей привиделся страшный сон: знакомое место, где она всегда чувствовала себя уверенно и спокойно, теперь было пронизано странным и зловещим напряжением. Это был ее дом, а в воздухе витало нечто угрожающее. При ее внезапном появлении несколько лиц обратилось в ее сторону, сквозь толпу прокатилась волна шепотков и приглушенных восклицаний, и тогда уже все шеи повернулись, и каждая пара глаз впилась в нее. Розалинда подалась назад: чувства ее пребывали в таком смятении, что ей показалось, будто вместо одного обвиняющего взгляда Клива на нее устремлены сотни таких взглядов и к ней обращены сотни чужих, незнакомых, негодующих лиц.
И пока она стояла, не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой, она подумала, что это в точности похоже на ужасное испытание, которое ей пришлось перенести в Данмоу: все эти лица в жадном предвкушении потехи, независимо от того, какую цену будет вынужден заплатить кто-то другой за их развлечение. Охваченная ожившим страхом, она готова была повернуться и пуститься наутек. Но тут она услышала позади себя шаги Клива и сразу собралась с духом.
Достаточно было обвести волнующееся море лиц одним быстрым взглядом, чтобы понять, что происходит. В дальнем конце двора, рядом с пивным погребом, к воротам, что вели на конюшенный двор, был привязан человек.