Роза и Крест
Шрифт:
Это сильное чувство в первые секунды встречи заполняло все ее существо, поэтому каждый раз перед ним она представала растерянной и заторможенной. Вещь в себе. Ее хватало лишь на то, чтобы сказать «привет» и опустить глаза, смущаясь шевелением внутреннего бутона. Уже потом, когда очередной, не склеившийся по ее глупости разговор оборачивался неловким молчанием и Макс с улыбкой ронял «увидимся», делая шаг в сторону, она думала о том, как просто было улыбнуться и завязать в беседе несколько небрежных узелков, чтобы расплести их при следующей встрече. «Нелепая дура», — мысленно ругала себя Фрида и болезненно морщилась, но уже через несколько секунд по губам ее пробегала
Первое время она не до конца понимала, чего именно хочет от него. Одно только его присутствие в поле зрения уже делало ее почти счастливой, позволяло ей по-новому видеть, чувствовать, осязать этот мир. Наверняка она понимала лишь одно: она очень хочет, чтобы Макс был. Был если не подле нее, то хотя бы где-то рядом. Чтобы он иногда оказывался с ней в одном пространстве и времени, окрашивая реальность своими волшебными красками. Она тянулась, стремилась к нему, но боялась подойти даже на расстояние вытянутой руки. Все что ей оставалось, — превратиться в оголенный нерв, чтобы считывать с пространства следы его присутствия, распознавать в суете звук его шагов, выхватывать из гомона голосов его низкие нотки, различать в толпе его каштановую макушку.
Иногда ей казалось, что она плетет ажурное кружево из тончайших энергетических нитей, которыми пронизано пространство, словно паучью сеть, и Макс время от времени натыкается на эти силки, увязает в эфемерной паутине. В такие моменты он мог неожиданно обернуться, шагая по полупустому коридору, и от его взгляда, направленного прямо на нее, по телу Фриды пробегал колючий ток.
Так продолжалось больше полугода. Они были знакомыми — и только. Фрида знала, что она сама не дала ему шанса на сближение. Но в то же время она ощущала, что они будто связаны друг с другом теми невидимыми кружевами, которые она неустанно плела, думая о нем каждую секунду. Он наверняка чувствовал, не мог не чувствовать, как электризуется воздух вокруг Фриды, стоит ему подойти к ней. Он наверняка давно уже понял, что она влюблена в него по уши. Единственное, что казалось необъяснимым, — ее стремление отстраниться, держать дистанцию, ощетиниться колючками закоренелой одиночки, отгораживая себя от реальности невидимым барьером. Пожалуй, именно колючку Фрида ему и напоминала, нежная сердцевина которой горит сиреневым пламенем, надежно защищенная шипастым каркасом.
Внутренняя природа Макса была не так сложна, как природа Фриды. И даже не так сложна, как ее представляла себе она. Макс был слегка заносчивый, но вполне мирской. Он вырос в достатке единственным сыном и привык считать себя центром Вселенной. При этом он легко сходился с людьми, производя по первым впечатлениям придирчивый отсев. Среди друзей Макс выступал в роли лидера, мягкого, тактичного, остроумного, интеллигентного, но бесспорного. Собственно, для ближнего круга он подсознательно отсеивал людей, готовых признать его эфемерное превосходство. Вселенная по-прежнему должна была иметь точку отсчета.
Что касается любви, то он еще не любил. Человек, увлеченный искусством, он отдавал должное девичьей красоте и позволял любить себя. Но ощущал себя не охотником, а трофеем. Манкой наградой, которую следовало заслужить.
Его отец был известным коллекционером, а мать — просто красивой женщиной, почти на 20 лет моложе мужа. Основное внимание она уделяла себе, посещая салоны красоты и дорогие магазины, выходя в свет в ослепительных платьях. Нередко она принимала дома подруг, которые были ей под стать.
Одну из них Макс как-то раз увидел у ворот школьного двора. Красивая, совсем еще молодая женщина лет 35, стояла по другую сторону забора из редких металлических прутьев. Ее золотистые волосы играли на солнце, разрез на облегающей атласной юбке обнажал острое колено с лоснящейся загорелой кожей. Она ждала его. Худощавый, уже изрядно вытянувшийся в росте девятиклассник подошел к знакомой, которая вчера еще пила чай с его матерью в гостиной и щебетала что-то про своего дряхлеющего мужа. Она предложила подвезти его домой, но поехала другой дорогой.
О своем первом сексуальном опыте Макс никогда не жалел — он получил от него удовольствие. А еще он испытал особое чувство, когда ее разгоряченное тело изгибалось над ним, мягкие влажные груди приникали к плоти, и она жадно хватала его кожу ртом, как выброшенная на берег рыбка, то шепча, что он, как молодой бычок, пахнет молоком, то крича в голос. Тогда Макс почувствовал свою власть над этой женщиной, которая словно молила его о чем-то.
Ему нравилось быть добычей, которая играет с охотником по своим правилам. Ему нравилось казнить или миловать — подпускать к себе или отдаляться. Но женщины не вызывали в нем страсти, по крайней мере такой, какую вызывал в них он.
Зато у Макса была другая страсть, унаследованная от отца. Он любил редкие, уникальные вещицы и гениальные полотна. Дикая Фрида напоминала ему одну из таких вещей. «Талантливая девочка», — слышал он в академии и, угадывая в ней знакомое томление, думал: а не заполучить ли ее в коллекцию?
За несколько недель до летних каникул, грозящих долгим расставанием, Фрида вдруг явственно поняла, чего именно хочет от Макса… Она хочет его! Его целиком и полностью. С его глазами, длинными пальцами, покрытыми золотистым пушком, с его крепкими ладонями, совершенным, как скульптура Леохара телом, темными прямыми линиями бровей над выцветшими кончиками ресниц, с его скулами и веером каштановых волос, раскрытым на шее. Она хочет его не подле себя и не рядом, а настолько близко, чтобы стать с ним одним целым, прорастать в него своими клетками и чувствовать, как он прорастает в нее. Она хочет испить его, словно живую воду, до последней капли, и ощутить, как эта влага разливается по ее жилам. Она хочет его!
До того, как закончилась сессия, она столкнулась с ним в академии всего несколько раз, их экзамены не совпадали по датам. А потом Фрида запаслась холстами и уехала в загородный дом на все лето. Там, томясь желанием и вспоминая звук клавиш печатной машинки, она рисовала. Рисовала без устали, напитываясь соками природы, и думала о нем.
Когда лето кончилось, Фрида собрала кипу полотен, нарисованных за время каникул, и отправилась в академию. Она шла по коридорам, чувствуя биение собственного сердца. Где-то здесь он. Совсем скоро она снова увидит его глаза и будоражащее совершенство.
Она зашла в пустую аудиторию и разложила холсты. Затем привела из учительской своего преподавателя. Ей любопытно было узнать его мнение о картинах. Этим летом Фриде впервые захотелось писать абстрактные полотна. Педагог молча, задумчиво смотрел на работы, а потом попросил ее зайти к декану и пригласить его сюда. Когда к просмотру присоединился заслуженный художник и профессор, преподаватель обратился к Фриде:
— Милая, подождите в коридоре, пожалуйста.
Она вышла, но не смогла удержаться от искушения неплотно закрыть дверь и подслушать их разговор. Фрида с трепетом слушала обсуждение художников. Наконец, пожилой профессор сказал: