Роза на алтаре (Цветок страсти)
Шрифт:
То, что носило название крепости, представляло собой огромное и довольно бесформенное строение из холодного, серого камня с забранными решеткой узкими окнами.
– Входите, мадам, – сказал дежурный офицер, приоткрыв грохочущую железную дверь. – У вас есть полчаса.
Элиана вошла в ненатопленное помещение и немного постояла, привыкая к темноте. Комната была разделена на две части толстой решеткой; женщина почувствовала, как в глубине мрака что-то шевельнулось, и в следующую минуту увидела показавшееся за стальными прутьями лицо Бернара.
Внезапно кровь прилила к голове и застучала
Она боялась взглянуть на Бернара, мучимая воспоминаниями о непоколебимой уверенности, прозвучавшей в его голосе во время их последнего разговора, и о твердости, когда он решительно отстранил ее от себя.
Тем не менее женщина подняла глаза и увидела его похолодевшее лицо и взгляд, полный даже не страдания, а чего-то более сложного, – Элиане показалось, будто она смотрит в колодец, который осушили до дна.
– Я пришла, – прошептала она. – Ты посылал за мной?
– Да, – его голос звучал резко и деловито, – я должен кое-что сказать тебе перед тем, как ты уедешь. Кстати, как ты себя чувствуешь? Ты хорошо устроилась?
– Спасибо, мне лучше. Меня поселили в маленькой комнате в доме, где живет мадам Рампон. Эта женщина очень добра. А ты? Что тебя ждет?
Бернар увидел, что ее лицо выглядит совсем белым, глаза же, напротив, казались такими черными, что в них терялись зрачки.
Элиана была совершенно раздавлена случившимся и говорила с глухой тоскою, без нотки надежды.
– Не думаю, что мне грозит серьезное наказание. Вопреки всему, мои действия привели к положительным результатам. Отсижу несколько суток под арестом, и больше ничего. Но тебе не стоит ждать, когда меня освободят, – прибавил он. – Отправляйся домой.
Элиана не ответила, и Бернар продолжил все тем же сухим тоном:
– Я написал прошение на имя начальника военной школы. Надеюсь, Ролана зачислят без каких-либо осложнений. Ты отвезешь его туда сразу же, как вернешься в Париж.
– Но может быть…
– Мы не станем это обсуждать! – решительно оборвал он. – Нужно подумать о будущем мальчика. Поскольку волею судьбы я вынужден жить вдали от дома, будет лучше, если хотя бы один ребенок получит воспитание в государственном учреждении. Тебе вполне хватит забот о младших детях.
– Хорошо, – ответила Элиана, – я сделаю так, как ты хочешь.
Наступила пауза. Потом Бернар коротко произнес:
– Теперь иди.
Минуту или больше женщина смотрела ему в глаза, она принудила себя сделать это, и страшнее всего было то, что он выдержал ее взгляд.
– Бернар, – с трудом начала Элиана, – пожалуйста, скажи мне все, что думаешь. Ты вправе быть со мною суровым, но прошу, не держись так отчужденно! Я… я этого не вынесу!
– Для мужчины порой столь же важно сдержать свои чувства, как для женщины – их сохранить.
Это было сказано жестко и оглушило ее, как пощечина. Элиана опустила голову.
– Возможно, теперь ты захочешь оставить меня…
Она сама не знала, зачем произносит эти пустые слова, ведь ей было совершенно ясно, что он ответит.
– Я никогда не смогу тебя оставить, – нетерпеливо произнес Бернар. – У нас есть дети, и мы связаны клятвой.
– Но
Бернар поморщился. Женщина заметила, что его пальцы вцепились в прутья решетки. Но взгляд ее темных глаз оставался отчужденно-спокойным.
– Пожалуйста, Элиана, я не хочу об этом говорить. Знаешь, когда человеку внезапно наносят рану, он зачастую испытывает меньшую боль, чем при попытке вытащить кинжал.
– Бернар! – Ее голос срывался от отчаяния, но взор неожиданно стал решительным и твердым. – Я давно поняла: от чужих людей можно стерпеть что угодно, но если тебя осуждает, унижает, обливает холодом презрения близкий человек, – это бывает невыносимо! Я не уйду, пока мы не поговорим обо всем, что случилось, как бы тебе ни было тяжело! Умоляю, не мучай меня! Не знаю, что станет со мной, если я не сумею проникнуть за эту стену, которую ты сейчас воздвигаешь между нами!
Она вся дрожала. Бернар заметил, что с ее ресниц срываются крупные слезы.
– Не плачь, – сказал он, и Элиане показалось, будто что-то в его душе приоткрылось навстречу ее порыву. – Мне, и правда, очень больно.
– Потому что я тебе изменила? Принадлежала другому? – тихо спросила она.
Бернар медленно покачал головой.
– Нет. Когда я узнал, что ты переступила через данное мне слово, через… через то, что ты чувствовала ко мне, ради человека, который, по-видимому, единственный истинно дорог тебе, понял главное: все это время я владел лишь телом, оболочкой, тогда как жемчужина – твое сердце – принадлежала другому. Я же знаю: можно ценить, уважать, быть благодарным, а можно… просто любить. И тогда ничего кроме этого не имеет значения.
Ее лицо по-прежнему оставалось белым, как только что выпавший снег, а глаза, в этот момент словно бы просветленные страданием, горели как две свечи. Не помня себя, она прильнула к холодной решетке.
– Нет, Бернар, нет! Сейчас, в настоящем, я люблю только тебя и никого больше! Да, когда-то я была влюблена в Максимилиана, и остатки этого чувства заставили меня сойтись с ним тогда, после нашей с тобою разлуки. Я долго не могла понять, что осталось, а что ушло навсегда. Знаешь, случается, звезда погасла, но мы еще видим ее свет. Так бывает и с мечтой. То чистое и прекрасное, что согревало меня в годы Революции, было так дорого мне, что я не смогла с ним расстаться даже потом, когда осознала, что прошлого не вернуть. Я выросла из своей девичьей любви, как из старого платья. Вспомни, Бернар, часто ли случались моменты, когда ты мог заподозрить меня в том, что я притворяюсь или думаю о другом мужчине? Разве мы не были счастливы?
Он помедлил.
– Пусть так. Но ведь недаром говорится: «Воспоминания о былом счастье усугубляют горе».
– Значит, ты не понимаешь, – прошептала женщина. – Или просто не веришь мне!
Бернар вздохнул.
– Я все понимаю, Элиана. Только, к сожалению, понимание далеко не всегда избавляет нас от разочарования и боли. Может быть, это пройдет… когда-нибудь. Но не сейчас. – И, не желая продолжать, крикнул: – Сержант!
Тот вошел, звеня ключами.
– Вы меня звали?
– Да. Проводите даму. – Потом обратился к Элиане: – Будь осторожна на обратном пути. Береги себя. Ты нужна нашим детям.