Роза в цвету
Шрифт:
– Да, каждый из вас дал мне по прядке на прощание, и они вместе со мною объехали в этой коробочке весь свет.
– Жаль, что головы не последовали за ними. А вот уморительный янтарный божок, в спину ему вставлено золотое кольцо, и дыхание его благовонно, – продолжал Чарли, понюхав носик флакона с духами.
– Давний подарок дяди, который мне очень дорог.
– А вот это уже подозрительно! Мужской перстень, на камне вырезан лотос, к перстню приложено письмо. Спрашиваю, содрогаясь: кто, где, когда?
– Подарок ко дню рождения
– Какое облегчение! То был мой родитель?
– Да ну тебя! Да, разумеется, и он делал все, чтобы я получила удовольствие от своего визита. Было бы здорово, если бы и ты съездил его навестить, как подобает хорошему сыну, вместо того чтобы здесь прохлаждаться.
– Вот и дядя Мак постоянно это твердит, но меня никакими нотациями не загонишь под ярмо, пока я от души не натешусь жизнью, – строптиво пробормотал Чарли.
– Как бы потехи не завели тебя в тупик, – серьезным голосом проговорила Роза.
– Не заведут, если ты станешь за мной присматривать, как вроде бы обещала, судя по тому, как пылко тебя благодарят в этом письме. Ах, бедный папаша! Хотел бы я с ним повидаться: дома он не был уже почти четыре года и, похоже, сильно сдает.
Чарли единственный из мальчиков называл отца папашей – видимо, потому, что остальные знали и любили своих отцов, он же своего видел так редко, что это неуважительное наименование постоянно слетало у него с языка, суть их отношений состояла в том, что от старшего регулярно поступали приказы и нравоучения, младший же относился к ним с досадой и пренебрежением.
Роза давно уже поняла, что склонность тети Клары к светским развлечениям сделала жизнь дяди Стивена в родном доме невыносимой и он предпочел добровольное изгнание, оправдывая свои длительные отлучки деловыми интересами.
Именно об этом Роза и думала, глядя, как ее кузен, внезапно посерьезнев, крутит перстень в пальцах – серьезное выражение лица очень ему шло; сочтя этот момент подходящим, Роза произнесла с чувством:
– Да, он сдает. Чарли, милый, мне кажется, в данном случае думать нужно не об удовольствиях, а о долге. Уверена, ты потом не пожалеешь!
– А ты хочешь, чтобы я уехал? – тут же поинтересовался Чарли.
– Я считаю, что ты должен.
– А я считаю, что ты станешь куда прелестнее без этих постоянных рассуждений о том, что хорошо, а что плохо! Это одно из тех странных представлений, которые внушил тебе дядя Алек.
– Внушил – и я очень этому рада! – запальчиво воскликнула Роза, но потом осадила себя и произнесла с исполненным смирения вздохом: – Ты же знаешь, все женщины хотят, чтобы мужчины, которые им небезразличны, поступали правильно – и волей-неволей их к этому подталкивают.
– Что есть, то есть, нам бы давно впору превратиться в ангелочков, вот только я убежден: если это произойдет, вы, милочки, тотчас же нас разлюбите. Или нет? – с лукавой улыбкой спросил Чарли.
– Может, и нет, но ты уходишь от ответа. Ты поедешь в
– Нет, не поеду.
Голос прозвучал решительно, воспоследовала неловкая пауза, по ходу которой Роза с излишней старательностью завязывала узелок, а Чарли продолжал рыться в ее ящике – с завидным рвением, но без особого интереса.
– Ух ты, какая древность – эту вещицу я тебе подарил сто лет назад! – внезапно воскликнул он с довольным видом, доставая агатовое сердечко на выцветшей голубой ленточке. – Позволишь забрать обратно каменное сердце и вручить тебе плотяное? [16] – спросил он полусерьезно-полушутя – его явно тронули и безделушка, и связанные с нею воспоминания.
– Нет, не позволю, – отрывисто ответила Роза, которой эта непочтительная и дерзкая просьба пришлась совсем не по душе.
16
Иез. 36: 26.
Чарли вроде как смутился; впрочем, в силу природной беззаботности он склонен был мгновенно забывать собственные некрасивые выходки и делать так, что через минуту собеседник уже снова был в ладу и с ним, и с самим собой.
– Ладно, раз уж мы квиты, оставим эту тему и начнем сначала, – произнес он с неподражаемой галантностью, хладнокровно опуская сердечко в карман, после чего хотел уже было задвинуть ящик. Но тут еще что-то бросилось ему в глаза, и с восклицанием: «Что это? Что такое?» – он выхватил оттуда фотографию, которая раньше была наполовину погребена под пачкой писем с иностранными штемпелями.
– Ах! Я и забыла, что она здесь! – торопливо произнесла Роза.
– Что это за мужчина? – требовательно спросил Чарли, хмуро разглядывая располагающее лицо на фотографии.
– Достопочтенный Гилберт Мюррей, мы вместе плавали по Нилу, он стрелял крокодилов и прочую мелкую живность – он заядлый охотник, и я писала тебе про него в письмах, – беспечно откликнулась Роза, хотя ее и смутило, что фотография обнаружилась в такой момент: речь шла об одном из тех случаев, которые подходили под определение дяди Алека «едва пронесло».
– Судя по стопке писем, крокодилы его не съели, – ревниво заметил Чарли.
– Очень на это надеюсь. Его сестра ничего такого не упоминала в своем последнем письме.
– Вот как! Значит, это с ней ты переписываешься? Сестры бывают на редкость злокозненны. – Чарли с сомнением посмотрел на стопку писем.
– В данном случае сестра оказалась весьма кстати, поскольку сообщила мне о женитьбе брата – никто другой этого бы не сделал.
– Ага! Ну, если он женат, мне до него нет дела. А я-то думал, что отыскал причину того, почему тебя так трудно очаровать. Но если тайного воздыхателя у тебя нет, я по-прежнему ничего не понимаю. – И Чарли небрежно бросил фотографию в ящик, явно потеряв к ней всяческий интерес.