Роза Версаля
Шрифт:
Полянский, уловив в насыщенной еврейскими интонациями речи антиквара ещё и лёгкий немецкий акцент, обеспокоился, что без покупки Грачёв отсюда не уйдёт. Скорее всего, антиквар всучит ему безделушку какую-нибудь бесполезную и залежавшуюся, однако по выгодной для себя цене. И вряд ли она доставит удовольствие госпоже Грачёвой – женщине образованной и отнюдь не лишённой вкуса.
Густав тем временем вовсю радел перед покупателем, предлагая одну за другой статуэтки ангелочков, амурчиков, пастушек с козочками и прочую ерунду. Признаться, Алексей Фёдорович порой даже не определял с первого взгляда, что именно хотел изобразить в своей работе тот или иной автор.
– Все эти предметы искусства доставлены из самой Европы! Вот этот ангелочек был изготовлен в Италии в конце пятнадцатого века… А вот эта пастушка…
Полянский перестал вслушиваться в поток речей антиквара. Бросив взгляд на очередных ангелочков с пастушками, он отчего-то невыносимо загрустил. Возможно, от их несчастного вида.
Предлагаемые «предметы искусства» не вдохновили и Андрея Генриховича. Он решил, что статуэтка – слишком банальный подарок, могущий обрадовать разве что мещанку, но уж никак не его супругу.
Тогда навязчивый антиквар извлёк из небольшого шкафчика шкатулку, украшенную миниатюрной балериной.
– Вот, сударь, взгляните! Работа немецкого мастера семнадцатого века!
Он щёлкнул ключиком, и крохотная балеринка закружилась в неестественном танце…
Полянский, не выдержав тренькающих звуков механической музыки, подхватил друга под руку, и они в один миг вновь очутились на свежем воздухе. Морозный мартовский ветер живо остудил их разгорячённые недовольством лица.
– Простите меня, Андрей Генрихович…
– Ох, не говорите ничего, голубчик. Благодарю, что вытащили меня, наконец, из этого салона. Давайте лучше немного пройдёмся…
– С удовольствием.
Снег скрипел под ногами, набегавший морозными волнами ветер обжигал щёки. Тем не менее, Алексей Фёдорович находил прогулку весьма приятной: слишком уж давно никуда не выбирался, поскольку проводил почти всё время на службе.
Поравнявшись с круглой афишей, приютившейся возле небольшого ресторанчика, Полянский прочитал:
– Галерея современного искусства Прокофьева С. Г. – И тут же воскликнул: – Ах, как же я мог забыть про Прокофьева?!
Грачев, поёжившись от холода, встрепенулся:
– Б-р-р… А чем, собственно, примечателен сей господин? Небось, очередная новомодная мазня?
– Отнюдь, Андрей Генрихович, отнюдь, батенька. Недавно я консультировался у специалистов галереи Прокофьева по поводу подделок, коими наводнена сейчас Москва… Ну, да я о них вам давеча рассказывал… Так вот что я вам скажу, любезнейший: в галерее выставлены действительно прекрасные картины! Лично готов засвидетельствовать. Я хоть и не знаток, конечно, но глаз они точно радуют, и, я уверен, украсят любую гостиную.
– А не отправиться ли нам к Прокофьеву в таком случае? – предложил Грачёв.
– С удовольствием. Только возьмём извозчика, замёрз я что-то…
– Да, да, непременно извозчика, – согласился друг.
Галерея Прокофьева, что не так давно открылась в Вознесенском переулке, занимала неприметный двухэтажный дом, архитектурой ничуть не отличающийся от своих соседей-собратьев.
Грачёв и Полянский заплатили по полтиннику, скинули при входе пальто и очутились в царстве современного искусства.
Задержавшись недолго подле скульптур, открывающих экспозицию, друзья прошли в просторный зал, освещённый огромным количеством свечей, трепещущее пламя которых придавало развешанным по стенам картинам некую мистичность.
В зале прохаживались несколько молодых пар, увлечённо что-то обсуждая. Грачёв и Полянский остановились подле серии картин некоего художника, имя которого ни о чём им не говорило. Мастер изобразил на своих полотнах разнообразные скандинавские пейзажи, и мужчины невольно залюбовались ими. Особенно Полянскому понравился скалистый фьорд на заходе солнца: море имело розоватый оттенок, а волны, ударяясь о скалы, рассыпались на многочисленные и тщательно выписанные пенистые брызги.
– Посмотрите, Андрей Генрихович, какой чудесный фьорд, – заметил он.
Грачёв поправил пенсне.
– Согласен, голубчик. По поводу новомодной мазни беру свои слова обратно. А какова цена сего произведения? – поинтересовался он, внимательно вглядываясь в нижнюю часть багета. – Ага… Вот, вижу, триста рублей. Что ж, вполне приемлемо. Как вы считаете, Алексей Фёдорович, моей супруге по душе придётся такой подарок?
Алексей Федорович, отступив от картины на несколько шагов, ещё раз придирчиво оглядел её.
– Думаю, да. Но лучше всё-таки осмотреть всю экспозицию.
Грачёв не возражал. Из зала со скандинавскими, итальянскими и другими европейскими пейзажами сослуживцы перешли в следующий, где в глазах тотчас зарябило от великого разнообразия искусно изображённых цветов и фруктов. Не обнаружив ничего для себя достойного, друзья здесь долго не задержались.
Третий зал оказался наиболее многолюдным и оживлённым: стены пестрили изображениями обнажённых натурщиц.
Внимательно изучив несколько картин, Полянский пришёл к выводу, что девицы весьма недурны. Похоже, к тому же выводу пришёл и Грачёв: одна из обнажённых прелестниц проглотила, кажется, его целиком.
Насладившись созерцанием пышных красавиц, друзья решили вернуться к началу экспозиции: изображение скандинавского фьорда оба, посоветовавшись, посчитали наиболее подходящим подарком для супруги Андрея Генриховича.
Вернувшись в первый зал, сослуживцы ещё раз придирчиво осмотрели картину.
– Не бедноват ли багет? – спросил у друга Андрей Генрихович.
– Отнюдь, батенька. Мне кажется, он весьма органично дополняет картину, – ответствовал Алексей Фёдорович.
В то время как мужчины деловито обсуждали достоинства и недостатки пейзажа, за ними, стоя чуть в отдалении, наблюдала молодая женщина, облачённая в чёрное строгое платье с едва заметными блёстками. Заметив, что обсуждение заканчивается, она приблизилась к ним.