Розеттский ключ
Шрифт:
— Эй, вы забыли лопату!
— Для вашего же удобства, месье Гейдж, вы сами зароетесь в могиле после того, как змеи израсходуют свой яд, — крикнул Нажак. — Или, может, вам легче объяснить, что же вы увидели под Храмовой горой?
— Я уже сказал, что ничего!
Меня опустили еще на фут. Вот что получается, когда говоришь правду.
Окаянные змеи издавали отвратительное шипение. Эти рептилии разъярились на меня совершенно несправедливо, поскольку не я сбросил их в яму.
— Ладно, была там одна интересная вещица, — внес я изменение.
— Терпение не относится к моим достоинствам, месье Гейдж.
Веревка вновь опустилась.
— Погодите, погодите! — всерьез запаниковал я. — Поднимите меня, и я все расскажу!
Я придумаю что-нибудь! Пара раскачивающихся змей уже тянула вверх головы, явно намереваясь укусить меня.
Лучи восходящего солнца проникли в мою могилу. И вновь мой блуждающий взгляд скользнул по лопате, подползающим к ней змеям и остановился на неровном дне ямы, выкопанной усердными могильщиками. Только сейчас я осознал, что там внизу проступает какая-то изогнутая поверхность, похожая на рыжий обломок глиняного сосуда или черепицы. Она имела довольно правильную округлую форму, как мне показалось, возможно даже цилиндрическую, насколько можно было судить по слою налипшего сверху песка. Похоже на какую-то трубу, прикинул я. Нет, точно… это действительно груба.
И эта труба, размышлял дальше я, тянется в сторону моря.
— Думаю, мы услышим вас и оттуда, — сказал Нажак, заглядывая в яму.
Я протянул вниз руки, пытаясь дотянуться до ручки лопаты. Но до нее оставалось еще около фута. Заметив эти попытки, мои мучители любезно приспустили веревку. Но тут одна из змей взвилась к моей ладони, и я резко поднял руки и испуганно потер их, вызвав тем самым хохот внимательных наблюдателей. Теперь они начали заключать пари на то, успею ли я схватить лопату, прежде чем рептилии укусят меня. И вновь меня опустили на пару дюймов. Ох, как же великолепно развлекались мои захватчики!
— Убив меня, вы никогда не найдете величайшее сокровище! — предупредил я.
— Так поведайте же нам скорей, где оно спрятано?
Очередной спуск на несколько дюймов.
— Я могу только отвести вас туда, если вы сохраните мне жизнь!
Переводя взгляд с ползающих змей на лопату, я раскачивался и изгибался, постепенно приближаясь к ее деревянной рукоятке.
— И что же это за сокровище?
Тело очередной змеи изогнулось в мою сторону, я невольно взвыл и услышал новый приступ общего смеха. Мне не удавалось так развеселить даже парижских куртизанок.
— Это…
Веревка опустилась еще ниже, змеи застыли в боевой готовности, но в последний момент я успел дотянуться до ручки лопаты и, схватив ее, отразил их выпад. Мой отчаянный удар отбросил на песчаные стены двух самых прытких рептилий, вызвав спонтанное падение остальных. Рухнувшие друг на друга твари зашипели с новой ужасающей яростью.
— Вытащите, вытащите же меня, я все расскажу, клянусь Богом, только вытащите!
— Какое же, месье Гейдж? Какое именно вы нашли сокровище?
Что же еще я мог придумать? В голове воцарилась одуряющая пустота; тупо зажав деревянную рукоятку обеими руками, я размахнулся и, получше прицелившись, яростно ударил лезвием лопаты по изогнутой поверхности глиняной трубы. Она разбилась!
В яму хлынула мутная жидкость.
Вряд ли кто-то поразился больше меня.
Под удивленные возгласы бандитов веревка опустилась еще немного, и мои волосы окунулись в зловонную смесь сточной и морской воды. Неужели здесь проходит яффская клоака? Я в отчаянии зажмурился, ожидая, что извивающиеся твари впрыснут свой яд мне в нос, уши или глаза. Но шипение вдруг стало заметно тише.
Я приоткрыл глаза. Змеи ползли по бортам ямы, убегая от вонючего потока. Очевидно, мне подбросили пустынных змей и их не порадовала вырвавшаяся из трубы жидкая мерзость так же, как меня.
Веревка опять дернулась, и теперь уже мой лоб погрузился в грязную клоаку. Клянусь долларом Гамильтона, [16] неужели я избежал змеиного яда только для того, чтобы захлебнуться нечистотами?
— Грааль! — заорал я. — Я знаю, где спрятан Грааль!
Услышав этот вопль, Нажак отдал приказ, и меня начали медленно вытаскивать из ямы.
16
Александр Гамильтон (1755 или 1757–1804) — американский государственный деятель, в 1789–1795 гг. министр финансов США в правительстве Джорджа Вашингтона. Гамильтон ликвидировал царивший в то время валютный хаос, учредил доллар в качестве основной денежной единицы.
Арабы подняли шум, крича, что это электрическое чудо, а я колдун, превративший песок в воду. Нажак с недоверием поглядывал на зажатую у меня в руках лопату. Яма внизу продолжала наполняться, змеи пытались забраться наверх, но падали обратно.
Моя голова уже поднялась над землей, привязанное за ноги тело раскачивалось, как мясная туша на крюке.
— Повтори-ка, что ты там сказал? — потребовал Нажак.
— Грааль, — вяло выдохнул я. — Святой Грааль. А теперь, умоляю, пристрели меня.
И конечно же, ему самому этого хотелось. Но вдруг Бонапарт сочтет мое признание очень важным? Раздумья Нажака прервал грозный гул, стремительно выросший до яростного рева, — французская армия начала атаку.
ГЛАВА 11
Зверство невозможно оправдать, но иногда оно объяснимо. Войска Бонапарта боролись с собственным разочарованием с тех самых пор, как высадились в Египте прошлым летом. Одуряющая жара, бедность и враждебность населения — все стало потрясением. Французы ожидали, что их будут приветствовать как республиканских спасителей, несущих дары просвещения. Вместе этого им оказывали упорное сопротивление, сочтя неверными и безбожниками, а остатки скрывавшихся в пустынях мамелюкских отрядов до сих пор вели партизанскую войну. Гарнизоны в деревнях жили под постоянной угрозой быть отравленными днем или зарезанными под прикрытием ночи. На все это Наполеон ответил продолжением похода и отправился покорять Палестину.
В Газе французов встретил неожиданно ожесточенный отпор. Ранее турецких пленных отпустили, взяв с них обещание сохранять нейтралитет, но в подзорные трубы офицеры увидели, что им противостоят их бывшие пленники, примкнувшие к защитникам стен Яффы. В Европе такую ситуацию сочли бы вопиющим нарушением правил ведения войны. Однако даже это могло бы не вызвать последующей массовой бойни.
Неукротимую всеобщую ярость вызвали действия турецкого военачальника Ага Абдаллы — в ответ на предложение Наполеона обсудить условия сдачи города он казнил двух французских послов и выставил их насаженные на кол головы на всеобщее обозрение.