Рождение нации
Шрифт:
Конечно, в открытом сражении с более хорошо вооруженной и обученной дружиной кривичей, даже при равной численности, выстоять у мещеряков было мало шансов даже в своих лесах. Потому они, оставив несколько человек с луками в прикрытии, вновь поспешили отступить, ловко укрываясь за деревьями и в кустарниковом подлеске. Лучники из прикрытия тоже всерьез сражаться не собирались. Выпустив десятка полтора стрел с наконечниками, сделанными из плохого болотного железа, они тоже поспешили врассыпную разбежаться. Мещерские стрелы не пробивали железных рубах-кольчуг кривичских дружинников. Зато стрелы кривичей, чьи наконечники делались из крепкого варяжского железа, разве что на излете не могли пробить защитных рубах мещеряков, сшитых из многослойной льняной ткани. Конечно, бегать за мещеряками по такому лесу задача для кривичей непосильная, но их стрелы и в такой чащобе вполне могли кого-то из них
– Ведаешь, пошто ваш князь Кову нас уводит, почему не хочет ни уклада уплатить, ни биться с нами?… Мы уже почти насквозь всю вашу землю прошли, а он все бежит и бежит как кабан со своим стадом, которых спугнул медведь,– обращался, через знающего мещерский язык толмача, Всеслав к пленникам, чьи лица искажали грмасы боли от сидящих в них наконечников стрел – их специально не вынимали, чтобы те испытывали большие страдания.
Пленники стояли перед князем на коленях, молча терпя боль, ожидая своей участи. Весь их вид, изодранная одежда, состоящая из льняных тканей, звериных шкур, онуч, вызывал вполне однозначный вывод: это племя явно не процветает. Один из пленных, с всклокоченной рыжей бородой и волосами, особенно страдал от торчащего наконечника стрелы из плеча. Он сломал оперение, пытаясь вытащит ее, и теперь тихо стонал от боли. Второму, с сальными черными волосами, безбородому стрела попала в ногу, и он старался опираться на здоровую ногу, и когда невзначай тяжесть его тела смещалась на раненую, лицо тут же искажала гримаса боли. Оба пленника не произносили ни звука, буд-то не слыша толмача. Князь же внимательно всматривался в пленников, пытаясь определить, кто из них будет молчать, хоть жги, хоть живым его режь, а кто испытание болью может и не выдержать. Он решил – слабее тот, что ранен в плечо. По его лицу и телу время от времени пробегала мелкая дрожь, как от озноба. В то же время второй, раненый в ногу шептал про себя молитвы лесу, небу, земле, воде, всему тому, чему поклонялись мещеряки, прося укрепить его дух и достойно принять то, что предназначила ему судьба, даже если это смерть.
– Бучила, подь сюды!– зычно позвал князь.
Из группы стоящих неподалеку дружинников к пленникам подошел рослый плотный детина со свалявшейся нечесаной бородой.
– Ну-ка Бучила сделай, чтобы вот ему жить невмочь стало,– князь ткнул перстом в того что был ранен в ногу.
Детина подошел к пленнику и с лицом, выражавшую животную радость, схватил его за верхнюю часть плотной льняной рубахи, что у простых мещеряков служила в бою заместо кольчуги. Он рывком повалил пленника на спину, чем вызвал его протяжный стон, затем поволок по мшистой земле, нарочито задевая торчащим из его ноги куском стрелы за корневища вывороченных ветром деревьев, протащил по кустам, валежнику, по остаткам костров и пищи. На этом месте, на небольшой лесной поляне, как раз незадолго до этого мещеряки сделали неудачный привал, где их и настигли кривичи. Потаскав, таким образом, пленника по поляне, и не добившись от него ничего кроме вскриков и стонов, детина явно разозленный этим вытащил свой меч и несколько раз ткнул острием прямо в рану у основания торчавшей стрелы. Кровь из раны, до того весьма умеренно кровоточащей, полилась весьма обильно. Пленник на этот раз уже не закричал, а пронзительно, дико заревел.
– Ну что, будешь со мной говорить?– князь спрашивал второго пленника, который с ужасом смотрел на происходящее.
Первый же пленник продолжал орать и кататься по земле, орошая кровью бело-зеленый мох.
– Бучила еще!– приказал князь.
Детина с удовольствием вновь ткнул мечом в кровавую рану. На этот раз мучитель по всему перебил артерию, потому как кровь ударила буквально фонтаном. Этого зрелища не выдержали даже некоторые видавшие много смертей дружинники, одни отворачивались, другие отходили подальше. Стало очевидно, что жить несчастному оставалось недолго, пока не вытечет вся кровь. Реакция второго пленника удовлетворила князя и он, уже не обращая внимания на истекающего кровью, обратился к нему:
– Ну, будешь говорить или хочешь, чтобы мы и из тебя кровь выпустили?!
–Я…я… говорить… не убивай!!– неожиданно по-славянски срывающимся голосом, почти закричал пленник.
– Сразу бы так,– удовлетворенно заключил князь.– Бучила, кончай его!– явил князь милость к пытаемому, надобность в котором отпала.
Детина с явным сожалением выполнил этот княжеский приказ. Видимо он бы непроч был еще продлить мучения умирающего. А так, всего лишь один удар мечом в горло прекратил муки мещерского воина.
– Переведи ему,
Толмач перевел слова князя, хотя пленник видимо немного знал язык кривичей и понял, что от него хотят без перевода. Он опустил глаза полные мучений, страха и … молчал.
– Бучила!– вновь зычно позвал князь, и чернобородый мучитель тут же с готовностью подбежал.
Пленник, предвидя дальнейшее, издал горловой звук и что-то быстро, сбивчиво стал обьяснять по-мещерски. Толмач несколько раз уточнял невнятно произнесенные слова. Наконец он дололожил:
– Княже, он говорит, что семьи, скотину и меховую рухлядь их народа князь Кову отправил на озеро Воймегу. Там у них селище, где они зимуют.
– Далеко отсель то озеро… сколько дней пути?– с охотничьим азартом спрашивал Всеслав. Толмач перевел вопрос, выслушал ответ и перевел уже князю:
– Говорит, что Кову уже далеко увел нас. По прямому пути отсель только зимой дойти можно, когда болота замерзнут, а сейчас того пути нет. В обход идти надо, а это пешими четыре-пять дней пути. Сначала надо назад идти до Яузы потом от нее до Клязьмы и по ее берегу, а уже оттуда до Воймеги. Идти все время лесами по охотничьим и бортницким тропам.
– Скажи ему, если проведет нас туда, будет жить. Знахаря сюда, пусть делает что хочет, но чтобы завтра с рассвета он мог нас вести к этой Воймеге,– тон князя не допускал ни малейших возражений.
Через некоторое время лес огласили еще несколько диких криков,– это у пленника из плеча вынимали обломок стрелы и тут же, раскалив на огне наконечник от копья, прижгли рану. Тем временем уже начало смеркаться и дружина на той же поляне стала ужинать и устраиваться на ночлег. Но сначала тот ужин надо было добыть. Дружинники по нескольку человек, держась неподалеку друг от друга, зорко осматриваясь, пошли в лес. Добыча оказалась невелика: несколько линявших после зимы зайцев да рябчики. И если бы не удалось спугнуть стадо кабанов, ложиться пришлось бы на голодный желудок. Стрелы настигли одного матерого и дюжину молодых поросят. В мещерских лесах водилось множество всевозможной дичи, по этой причине дружина не взяла с собой запаса провизии кроме ржаных сухарей и соли, рассчитывая на свежую дичину. И сейчас, запалив костры и освежевав туши, они начали жарить мясо. Хотя для восьми десятков здоровых мужиков на этот раз мяса получилось немного, не то что в первый день, когда удалось сразу завалить целую лосиную семью: лося, лосиху и лосенка…
Князь же весь вечер провел в раздумье. Проверив выставленные вокруг поляны посты и наказав костровым не спать, а поддерживать огонь всю ночь, он вернулся в разбитый для него походный шатер и приказал, чтобы к нему позвали его сына Вячеслава.
Всеслав взял с собой в набег на мещеряков своего шестнадцатилетнего сына, несмотря на яростное сопротивление супруги. Она, как и всякая мать, искренне считала, что ее сын еще слишком юн для походных тягот и лишений. Тем более не могла смириться княгиня, что ее Вячеку придется сражаться, то есть рисковать жизнью. Но сын сам рвался в поход, и княгине в конце концов пришлось смириться. Нелегко дались юноше эти переходы по лесисто-болотистому бездорожью. Быстро опротивела и принимаемая раз в сутки перед сном, приготавливаемая на кострах безо всяких специй и добавок, пища из дичины. Нежное лицо княжича с едва пробивающимися усиками покрылось кровавыми волдырями и царапинами от укусов бесчисленных полчищь лесных насекомых, от кустарника и деревьев, хлещущих гибкими прутьями и сучками. Конечно, от этого похода он ожидал совсем иного. Для чего столько времени он готовился, обучался владеть мечом, стрелять из лука, скакать верхом? Пока что ничего этого ему не понадобилось. Они целыми днями ходили по бурелому, продирались через густой подлесок и к вечеру не чувствуя ни рук, ни ног, а лишь доспехи, которые казались невероятно тяжелыми, валились спать на сырой мох. Княжичь намеренно в походе делил все тяготы с простыми дружинниками и в шатер к отцу без лишней надобности не ходил. Не знал он, зачем его зовет отец и в этот раз.