Рождение нации
Шрифт:
– Княц… Княц!! Воймега доц наш княц. Он,– нянька с ненавистью взглянула на Бучилу,– убил Мокшу, наш княгиня! Не доцвол ему!!…– старая женщина, видимо исчерпав свой запас славянских слов дальше заговорила по-мещерски, но для Вячеслава все уже было ясно.
– Бучила оставь девочку! Она княжна и тебе не по чину. А за убийство мещерской княгини ответ держать будешь!
Привлеченные этой громкоголосой перепалкой многие дружинники прекратили грабеж и насилие. То есть перестали заваливать не успевших убежать женщин, а стали привязывать их ко всему к чему можно привязать, чтобы не убежали. Десятка два дружинников, в том числе и Голова, успевшие спрятать в укромные места свои мешки, встали рядом с княжичем – опытные воины они и в бою ловчее всех и в грабеже быстрее управлялись, при этом никогда не добивали раненых и не убивали женщин, не издевались над ними. Насильникам, как правило, в деле грабежа перепадало меньше, ведь для них на первом месте была их страсть. Тем более сотник Голова, будучи уже не молодым, совсем не отвлекался
– Нет княжич, сейчас уже не бой, и ты мне не судья и не начальник, и никто не в праве отнять у меня мою добычу. Я не ведал кто та баба, которой я брюхо вспорол, и не ведаю кто эта девчонка… Я сейчас только ведаю, что она моя добыча и рукой своей чую, что мясо на ней уж очень мягкое и косточки мелкие-мелкие и чистая такая что от нее дух как от леса соснового… Сколько баб и девок я спробовал, ото всех дух потный шел, а от этой… Не бывало у меня еще никогда такой… Потому княжич хоть ты, хоть сам князь… Судить меня вы опосля будете, а сейчас она моя и никто ее от меня не возьмет, и ты княжич лучше не заступай дороги, а то не посмотрю… Сам небось хочешь такую подушку под себя подстелить мягкую да духовитую? Так нечего было стоять рот разинув, а брать что получше ха-ха… Ладно так и быть опосля себя, тебе ее отдам. А сейчас уйди с дороги добром прошу!
Видимо щупая своими огромными ладонями нежное тело юной княжны, и ощущая исходящий от нее «лесной» запах, Бучила пребывал в эйфории вседозволенности, предчувствуя насилие над беззащитной девочкой-полонянкой. В такие моменты разум уже над ним был невластен.
– Отпусти ее смерд!… Ты меня слышишь!– оскорбленный словами не контролирующего себя Бучилы, княжич в ответ оскорбил уже его, и тут же выхватил из ножен свой меч.
– Что!?… Кто смерд… я!? Я дружинник и отец мой никогда смердом не был, весь наш род из дружины… А ты, значит, княжич, никак мечами со мной позвенеть хочешь!? Что же, предупреждал я тебя… сам захотел,– Бучила резким движением отбросил девочку, оставив в ее руках очередной клок своей бороды.
Она с плачем упала на траву. К ней тут же подскочила нянька и, проворно стянув с себя через голову некое подобие шерстяной кофты, тут же стала укрывать ею почти обнаженное тело девочки, что-то шепча ей на ухо по-мещерски. Бучила с усмешкой стоял готовый ответить на выпад княжича, обнажив свой меч со следами запекшийся на нем крови.
– Убивать тебя не буду, хоть и обидел ты меня и род мой сильно, а вот поучить давно пора,– Бучила по своему обыкновению громко, зловеще расхохотался.
– Ты что окаянный… на кого руку поднимаешь, на княжьего сына!?– закричал, побледнев до серости как льняное полотно Голова, и попытался выйти вперед, прикрыть собою княжича.– Вот я тебя за такие слова сам поучу,– Голова не обнажил меча, но всем видом показал, что готов это сделать. Ему и раньше приходилось таким образом утихомиривать не в меру разбушевавшихся подчиненных. Несмотря на солидный возраст, мало кто из дружинников мог потягаться с сотником в искусстве владения мечом, тем более Бучила, знаменитый вовсе не своим ратным умением.
Но княжич неожиданно отклонил помощь сотника:
– Отойди Голова. Бучило убил мещерскую княгиню и хотел взять на силу ее дочь. За это я сам его накажу.
Вячеслав говорил настолько твердо и спокойно, так что и сотник, и дружинники готовые тут же утихомирить и вязать Бучилу в нерешительности переглянулись. Конечно, в поединки с настоящим опытным воином шестнадцатилетний юноша вряд ли бы выстоял. Но Вячеслав доподлинно знал, что тридцатилетний Бучила не столько воин, сколько изверг и потому рассчитывал, что сможет отплатить за оскорбление княжеского рода хоть и другого в данное время враждебного кривичам народа. Не для того ли он столько времени упражнялся в бое на мечах с тем же Головой, разучивал боевые приемы и хитрости. Правда, в настоящем бою ему пока что так и не пришлось побывать. Но сейчас необъяснимое чувство исподволь толкало его на этот бой не просто ради спасения этой светловолосой княжны в разодранной, но явно дорогой искусно украшенной вышивкой рубахе. Из под лохмотьев той рубахи он успел узреть невероятно белое, гораздо белее, чем у кривических женщин и девушек тело, на котором Бучило оставил ссадины и кровоподтеки, следы от своих окровавленных рук. И уже в нем заклокотала неуправляемая все перекрывающая ненависть – он жаждал убить изверга.
Бучила все же немного остыл, и даже уже был непроч, чтобы Голова с дружинниками не допустили поединка. Но те послушно отошли, а княжич стоял напротив с мечом в руках и испепелял его взглядом. Голова все же нашел нужным его предостеречь:
– Княжич, не горячись, бейся как всегда, вспомни, чему я тебя учил!
Бучиле ничего не оставалось, как вступить в поединок, иначе его просто бы засмеяли, обвинив в трусости – для дружинника это позор. Сначала он попытался обезоружить противника и сильно ударил своим мечом по мечу княжича, явно пытаясь выбить его из рук противника. Но тот легко отбил удар. Неудача подстегнула Бучилу, его лицо из снисходительного стало трансформироваться в дикое и очередным выпадом он хотел сбить с противника шлем. Но Вячеслав вновь уклонился, и когда Бучила не удержавшись пролетел мимо, сзади ударил его, разрубив кольчугу – мечь достал противника на излете и лишь его острие обагрилось кровью. Бучило взвыл от боли,
Дружинников ошеломила быстрота и результат произошедшего. Куда быстрее отреагировала девочка. С пронзительным воплем она вырвалась из объятий няньки, подбежала к распростертому во весь свой рост лицом вниз телу убийце ее матери и стала пинать его своими босыми ножками. Потом она схватила недвижимого Бучилу за волосы и принялась вертеть его голову, словно пытаясь оторвать. Один из дружинников бережно поднял и оттащил девочку, но та продолжала вырываться, кричать и изловчилась укусить его за палец. Дружинник вскринул от боли, замахнулся… но не ударил, а лишь обозначил движение, что собирается ее отшлепать. Этот укус вызвал смех дружинников и разрядил обстановку. Но девочка восприняла движение дружинника как истинное намерение и испугалась…
Она с мольбой посмотрела на Вячеслава, поняв, что среди этих враждебных пришельцев есть один, у которого она может найти защиту. И когда дружинник ее отпустил, она тут же кинулась к нему, своему спасителю, убившему убийцу его матери, того кто причинял боль и ей. Юная княжна с разбегу бросилась на еще не успевшего отойти от поединка Вячеслава, обвила руками его шею, прижалась к его твердой «кольчужной» груди, лепеча багодарности по-мещерски. Княжич никак не ожидал такого проявления чувств, к тому же девочка оказалась далеко не пушинкой. Во всяком случае, он в свою очередь вынужденный принять ее в сои объятия, попятился шага на два-три, когда она с разбегу буквально прыгнула на него. Тут же княжна вновь залилась слезами, а княжичь успокаивающе поглаживая ее по спине. За тот небольшой промежуток времени, что она к нему прижималась, Вячеслав успел почувствовать и изгибы ее тела и тот дурнопьянящий лесной запах, что действительно исходил от юной мещерской княжны.
Кривичанки низкого происхождения, много работающие и не всегда регулярно мывшиеся, обычно пахли не очень приятно. Но в среде потомственной племенной знати кривичей уже появились женщины по мере возможности за собой следящие. У некоторых из них имелся свой штат прислужниц, в обязанности которых вменялось мытье, умащивание и одевание своих хозяек. У матери Вячеслава, как и полагалось по статусу княгини, насчитывалось с десяток таких прислужниц, и каждая имела свои особые обязанности. Например, наиболее приближенная, пользующаяся особым доверием прислужница, ходила с княгиней в баню и там ее мыла и умащивала благовониями, привозимыми купцами из ромейской земли из города Царьграда. До сих пор Вячеслав как-то не задумывался, почему от матери и прочих знатных женщин его племени исходит совсем иной запах, чем от большинства смердок. Он простодушно считал, что это богиня красоты Лада наделила именно знатных женщин таким вот благоуханием. Сейчас Вячеслав обонял от льняных волос и тела княжны какой-то особый дотоле совершенно неведомый ему запах. То не были благовония, да и даже самые знатные и богатые мещерячки не имели возможности покупать благовония из Царьграда – ни какие купцы в такую глухомань не заглядывали, да и мещеряки из своих лесов по доброй воле отлучались крайне редко. Мещерские леса находились в стороне от основных торговых путей, и мещеряки жили обособленно в своем замкнутом мирке. А запах?… То был всего лишь запах абсолютно чистого, регулярно омываемого озерной водой тела здоровой, сытой девочки, где ничего не болело, не гнило, где каждая клеточка благоухала лучшим в природе запахом – чистоты и здоровья.
– Не бойся, не бойся… никто больше тебя не посмеет тронуть… не плачь,– шептал княжич поглаживая девочку по волосам и спине.
Нянька тем временем подползла к нему и принялась целовать его грязные сапоги, благодарила, с трудом подбирая славянские слова:
– Цпацы княц мой маленький хоцяйка, тебе княц Кову за нее мног шкур дацт, мед дацт…
Вячеслав хоть и внимательно слушал, но не все понимал и из слов благодарности и обещания богатого выкупа за княжну. Он, наконец, освободился от цепких объятий девочки и передал ее няньке…