Рождение науки. Аналитическая морфология, классификационная система, научный метод
Шрифт:
Однако в конце XV и XVI вв. в Европе возникло мощное антиаристотелевское течение, решительно изменившее ландшафт знания: система Парацельса стала в определённом смысле общепризнанной. Многие были решительными противниками Парацельса, многие другие – защитниками, но созданную им систему знаний знали и изучали. Это два типа влияния системы: с одной стороны, сторонники, развивающие её и часто приводящие к абсурду, с другой – яростные противники, подбирающие критические примеры и альтернативные объяснения. Возникает этакий тянитолкай, который и позволяет знанию двигаться. И в этом смысле обязательно надо смотреть не только на сторонников неких взглядов, противники работают
В сфере более или менее формализованного знания, в которую не входила практическая медицина, по сути, конкурировали две системы – идущая из университетов перипатетическая (аристотелева) учёность и распространяющаяся среди медиков-практиков (и вызывающая скандальные и очень громкие споры в университетах) парацельсианская медицина. Это тоже была целая система знаний, и в определённом смысле можно сказать – имевшая некоторое отношение к науке. Протонаучная или альтернативно-научная – это другой вопрос, но это были не отрывочные практические знания, а определённая система, укоренённая во врачебном опыте, система, которую можно было развивать и детализировать, которая обладала внутренней логикой.
Помимо того, благодаря Парацельсу сформировалось первое внеуниверситетское сообщество образованных людей, организованное по сетевому принципу. Удивительно, что создать первое естественнонаучное сообщество смог именно этот вечный бунтарь и бродяга, который умер нищим на дороге. Немаловажно, что в своей частной практике он столкнулся с богатейшим домом Фуггеров, величайших банкиров Европы. Они делали деньги на торговле ложным лекарством против сифилиса – Парацельс разоблачил это ложное средство и предложил лечение ртутью (которое использовалось с изменениями до ХХ в.). И вот этот совершенно асоциальный тип, яростный обличитель и борец с сильными мира сего стал создателем сообщества естествоиспытателей… Произошло это уже после его смерти, в связи с чрезвычайным увлечением его сочинениями.
Новая парацельсианская медицина была внеуниверситетской, поскольку Парацельс был яростным противником Галена, нарушал сословные нормы (сблизил профессию врача с презираемым тогда ремеслом хирурга; хирурги были по совместительству цирюльниками). Те, кто увлекались парацельсианством, ятрохимией, переписывались между собой, искали книги Парацельса. Сообщество врачей того времени поделилось на сторонников и противников Парацельса, о нём яростно спорили во Франции, Сорбонна схватилась с Монпелье. Врачи из Англии ездили на континент, чтобы попасть в «парацельсовские места» и там найти людей, с которыми можно поговорить об удивительном учении. Новые методы (экскурсии в лесу и в поле, на природе, со сбором растений и переносом в свой сад; создание новых лекарственных рецептур) объединяли самых разных людей, шёл обмен лекарственными травами и рецептами.
Со временем кроме противников и сторонников появились критики противников и критики сторонников, согласные лишь частично и не полностью, и к концу XVI в. стало во многом уже не важно, принимал данный врач доктрину Парацельса или нет – он был с ней знаком и использовал разработанные Парацельсом методы в своей деятельности. Возникло сообщество, включавшее аптекарей, врачей, хирургов, знатных меценатов, увлечённых диковинами, минералами и растениями, гуманистов, которые изучали и издавали древние рукописи, переводили Плиния, Диоскорида и Галена.
Так появилось некоторое объединение всех образованных людей, увлечённых естественной историей. Это объединение было вне рамок университета – в университет ятрохимия проникала постепенно, с приходом на кафедры профессоров, которые были либо сторонниками Парацельса, либо не могли уже игнорировать накопившиеся данные, полученные этим направлением. Но важнее университетского преподавания стала новая практика обмена образцами и переписки самых разных людей из разных стран, что и формировало сообщество ученых.
Это сообщество «протоестествоиспытателей» имело не только алхимические корни – хотя алхимия была тогда просто языком образованных людей, как сейчас признаком образованности является некая толика научных знаний. Оно возникало и из переписки гуманистов о переводе латинских и греческих авторов – но без Парацельса гуманисты не обращали бы столько внимания на естественную историю. Сюда же вливались труды купцов, привозивших диковинные образцы из дальних стран, тут же были художники, которые в богатых портовых городах вроде Антверпена в XVI в. и Амстердама в XVIII в. рисовали с натуры заморских зверей и растения. В сообщество образованных людей, интересовавшихся естественной историей, входили и издатели. Гравёры и художники взаимодействовали с издателями, которые публиковали труды первых ботаников. Дюрер иллюстрировал «Историю животных» Конрада Геснера. Всё это сплетение интересов и людей, не имеющее единого центра и одушевляемое страстью к знаниям, получилось, конечно, не только трудами Парацельса – но он был одним из тех, кто очень поспособствовал созданию такого сообщества – и трудами кого это сообщество очень интересовалось.
Именно это протонаучное сообщество потом служило средой, в которой работали такие мастера создания людских объединений, как Мерсенн и Бойль. Уже из этой имевшейся в наличии социальной среды выстраивались институты современной науки – отсюда вербовались подписчики «Учёных записок английского Королевского общества» («Transactions of the Royal Society»), читатели коротких заметок Бойля об опытах с воздушным насосом, люди, усваивавшие риторические приемы Бойля и пропагандируемые им научный стиль и правила поведения ученого. То, что сделал Бойль, нельзя было сделать вне среды подготовленных людей, имеющих глубокий интерес к естественной истории – и со стороны знания о живом, со стороны врачей, медицины, возникающей ботаники – эта среда была создана Парацельсом.
Однако социальная история науки – всё же несколько иная тема, её нельзя было совсем не затронуть, но постараемся вернуться к внутренним вопросам науки, к истории научных идей. Итак, в XVI в. врачи, изучающие растения (ботаников ещё не было), имели собственные задачи, вытекающие из знаний их времени – конечно, у них не было ещё научных задач XIX и XX вв. Как же появились те вопросы, которые мы сегодня считаем естественными для биологии и систематики? Как создавалась та наука, которую мы сегодня усердно пытаемся отличить от ненаучных представлений?
Реконструкции
Чтобы ответить на эти вопросы, нам надо произвести две реконструкции. Надо реконструировать воззрения парацельсианцев на биологию и воззрения Линнея. Первое довольно затруднительно – из трактатов средневековых алхимиков с трудом извлекается что-то подобное научной программе. Немного известно, как соотносилась алхимия и современная химия, но какие взгляды были у алхимиков о систематике растений? Ни в одной работе о Парацельсе и его последователях нет достаточно внятного ответа. Говоря попросту, парацельсианцы не создали системы растений, и потому не о чем говорить – ответа нет.