Рождение Руси
Шрифт:
Главным предметом обсуждения был, очевидно, пункт о военной помощи Византии со стороны Киевской Руси. У многих историков возникала мысль о том, что причиной напряженности переговоров был вопрос об организации русской церкви с элементами самостоятельности.
Через два года, в 959 году, судя по западноевропейским источникам, Ольга направила послов к германскому императору Отгону I якобы с просьбой прислать епископа и священников. Просьба, "как оказалось впоследствии, была притворной".
Однако на Русь отправился (заранее посвященный в епископы Руси) монах Адальберт. В 962 году Адальберт, "не сумев преуспеть ни в чем, для чего он был послан, и видя свой труд тщетным, вернулся
Возможно, Ольга действительно думала об организации церкви на Руси и колебалась между двумя тогдашними христианскими центрами – Константинополем и Римом. Представитель римской курии был изгнан русскими и едва уцелел; представитель константинопольской патриархии не был послан. Не сыграла ли здесь свою роль византийская концепция церковно-политического вассалитета?
Русский летописец довольно наивно радовался тому, что и патриарх и император назвали Ольгу дочерью. Это не только и не столько "указание на определенную степень престижа того или иного государя", сколько определение политической дистанции между "отцом" и "сыном" или "дочерью". Когда какой-либо русский князь XII века просил великого князя принять его в вассалы, то просил как милости права называться его сыном и "ездить подле его стремень".
Напутствие Константина Ольге в итоге всех переговоров ("нарек ю дъщерию собе") едва ли было напутствием предполагаемого крестного отца своей великовозрастной крестнице. Это было определением ситуации с точки зрения главы империи и церкви: русская княгиня расценивалась им не как равноправная "сестра" цесаря, а всего лишь как подчиненная ему "дщерь". Такая концовка переговоров и вызвала, очевидно, отказ Ольги от присылки русских товаров, от посылки русского вспомогательного корпуса и притворное заигрывание с римской церковью. Этим же объясняются и злобные воспоминания княгини о самих переговорах в Константинополе, когда ей долгое время пришлось жить не во дворце, а на корабле в Босфоре.
Как видим, эпоха Ольги отмечена рядом новшеств: в дополнение к старому полюдью, проводимому князем совместно со своими мужами (и местными князьями), организуется собственно княжеский домен. Далеко на севере, в Новгородской земле, на бойких международных путях (Мета) создаются погосты, новая форма окняжения земель вне зоны полюдья.
Для упрочения княжеской власти над населением земель, объявленных принадлежащими киевскому князю, применялись две различные формы мероприятий: во-первых, устанавливалась более определенная фиксация повинностей и их норм ("уставы", "уроки", "оброки" и "дани"), а во-вторых, создавались эпические произведения, прославлявшие великую княгиню в ее внешней политике (исторически недостоверное сказание о крещении в Царьграде) и устрашающее "Сказание о мести", первое на Руси монархическое произведение, рассчитанное на запугивание народных масс и местной знати показом трагической обреченности всех попыток неповиновения Киеву. К этому же разряду охранительных государственных мер следует отнести и попытку введения христианства Ольгой.
Государство Киевская Русь выглядит уже вполне оформившимся и в меру исторических условий устроенным. Эпоха Ольги завершала собою большой, полу-торасотлетний период истории Руси от "каганата ру-сов" начала IX века до Киевской Руси середины X века, описанной авторами разных стран.
В самых восторженных тонах придворного панегирика описано русским летописцем короткое княжение Святослава Игоревича (964-972). Страницы, посвященные этому князю, являются не столько хроникой событий, сколько воспеванием доблести, рыцарства и мудрости молодого князя, "славой", "хвалой" ему, где восхищение преобладает над добросовестным описанием. Автор небрежен в датировке событий, его не интересует география театра военных действий. (Он пропускает такие известные города, как Филиппополь, Преслав Великий, Аркадиополь.) Даже император Византии у него оставлен без имени, точь-в-точь как в том сказании, каким пользовался Нестор, извлекая из него сведения о путешествии князя Кия в Царьград "к цесарю, которого не съвемы". Имя императора Иоанна Цимисхия указано только в пересказе договора 971 года, сделанном другим лицом.
Летописная запись о Святославе хорошо сохранила эпический строй дружинной поэзии, близкой к былинам, но не тождественной им; как уже говорилось, в народном эпосе имени Святослава нет.
Автор дружинного сказания показывает своего героя слушателям (а потом и читателям) еще ребенком, "детским вельми". Но этот мальчик 3-5 лет обрисован как настоящий князь-полководец – он открывает сражение с древлянами броском своего копья, и воеводы почтительно говорят: "Кънязь уже почал. Потягнем, дружино, по кънязи!"
На последующих страницах летописи переплетаются голоса летописца-церковника, превозносящего Ольгу за принятие христианства, и певца-воина, славящего князя за верность своей языческой дружине – на уговоры матери последовать ее примеру пятнадцатилетний княжич твердо отвечал: "Како аз хощю ин закон при-яти един? А дружина сему смеятися начнуть…" Христианство было отвергнуто Святославом, так как он и его бояре хорошо знали, что за крещением последует вассалитет по отношению к Византии и очередной цесарь охотно назовет его "сыном" в феодальном смысле.
Под 964 годом в летопись включено эпическое описание начала самостоятельного княжения Святослава, возможно, сохранившее первоначальную ритмику устного сказа:
"Кънязю Святославу възрастьшю и възмужавъшю нача вой съвъкупляти мъного и храбр бе бо и сам храбр. И льгъко ходя, акы пардус, войны мъногы творяше. Ходя же, воз по себо не вожаше, ни котьла, ни мяс варя но по-тънъку изрезав конину или зверину или говядину на угъльх испек ядяше. Ни шатьра имеяше, но подъклад постилаше а седыго – в головах. Такоже и прочий вой его вьси бяху И посылаше к странам глаголя: "Хощю на вы ити!"
Перед нами спартанец, привыкший к суровому походному быту, пренебрегающий жизненными удобствами ради быстроты движения войска без отягощающего обоза. Стремительный барс благороден: он заранее предупреждает противника о своем походе.
Перед сражениями Святослав вдохновлял свое войско речами, ставшими позднее хрестоматийными. Об этих речах полководца, обращенных ко всем воинам, свидетельствуют и греческие писатели, современники событий.
Лицевое изображение великого князя Святослава. Титулярник. 1672 г.
Византийский хронист X века Лев Дьякон приводит одну из речей Святослава: "…Проникнемся мужеством, которое завещали нам предки, вспомним о том, что мощь россов до сих пор была несокрушимой, и будем храбро сражаться за свою жизнь! Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством. Мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей!"
Летописная передача речей Святослава (около 969 года) близка к этой записи участника императорских походов: