Рождение Темного Меча
Шрифт:
Ощутив тычок под ребра — Далчейз постарался, — Сарьон быстро опустил голову, цедя сквозь стиснутые зубы предписанные ритуалом слова. Он изо всех сил пытался взять себя в руки, но отчего-то не получалось. Крики ребенка разрывали ему сердце. Сарьону отчаянно хотелось убежать из собора, и он всей душой желал, чтобы церемония поскорее завершилась.
Наконец голос епископа смолк. Сарьон поднял голову и увидел, что епископ вопросительно смотрит на императора, ожидая от него позволения начать Смертное бдение. Император чуть помедлил, затем коротко кивнул, повернулся спиной к ребенку и застыл, склонив голову, в ритуальной позе, символизирующей скорбь. Сарьон испустил столь громкий вздох облегчения, что шокированный Далчейз снова ткнул его локтем под ребра.
Но Сарьон едва заметил тычок. Главное, что церемония почти закончилась.
Епископ шагнул вперед, протягивая руки к колыбели. Услышав шуршание его риз, императрица подняла голову — впервые за все то время, как придворные собрались в соборе. Она полубессознательно огляделась и увидела епископа, приближающегося к колыбели. Взгляд императрицы метнулся к супругу — и уперся в спину императора.
— Нет! — с душераздирающим стоном воскликнула императрица и припала к колыбели. Зрелище было жалкое. Даже сейчас, в порыве горя, она не смела восстать против каталистов и прикоснуться к младенцу.
— Нет! Нет! — всхлипывая, повторяла императрица.
Епископ Ванье взглянул на императора и многозначительно кашлянул. Император, краем глаза наблюдавший за епископом, не соизволил обернуться. Вместо этого он лишь медленно кивнул. Ванье решительно шагнул вперед. Затем, осмелев, он открыл канал для императрицы, пытаясь использовать поток Жизни, дабы утихомирить ее неразумную скорбь. Сарьону это казалось глупостью. Давать дополнительные силы и без того могущественной волшебнице? Но, вероятно, Ванье знал, что делает. В конце концов, он знаком с императрицей тридцать лет, еще с тех пор, когда она была ребенком.
— Дорогая Эвенья, — произнес епископ, отбросив официальный титул. — Время бдения может оказаться долгим и тягостным. Вы же нуждаетесь в отдыхе после перенесенных испытаний. Подумайте о вашем любящем супруге, чье горе не уступает вашему, но которому приходится переживать еще и за вас. Позвольте, я возьму ребенка и начну Смертное бдение от имени всего Тимхаллана...
Подняв заплаканное лицо, императрица посмотрела на епископа, и ее карие глаза вдруг заблестели черным, как и ее волосы. Внезапно она припала к каналу силы, вытягивая Жизнь из каталиста. Соединяющий их канал магии, обычно невидимый глазу, вспыхнул ослепительно белым светом — и в тот же миг императрица легким движением руки отшвырнула епископа, да так, что его подбросило на пять футов. Никто из придворных не посмел и шелохнуться. Все в ужасе смотрели на чудовищный поток силы. Ванье грохнулся на мраморный пол. Вытягивая Жизнь, текущую через канал епископа, ослабевшая императрица взяла у него силу, которой ей сейчас недоставало. Взмыв в воздух, волшебница повисла над колыбелью своего ребенка. Прозвучали слова заклинания. Раскинув руки, императрица создала огненный шар, оградив себя и младенца пылающими стенами.
— Нет! Убирайтесь! — завизжала она, и голос ее обжигал, словно пламя. — Убирайтесь прочь, ублюдки! Я вам не верю, ни единому вашему слову не верю! Прочь отсюда! Вы лжете! Мой ребенок прошел Испытания! Он не Мертвый! Вы просто боитесь его! Боитесь, что он захватит вашу драгоценную силу!
По Прославленному Кругу пробежал шепоток; придворные не знали, куда деть глаза. Смотреть на епископа было неудобно, ибо вид у него был совершенно неподобающий: митра валялась на полу, тонзура блестела в лунном свете, а сам Ванье запутался в церемониальных ризах и никак не мог подняться на ноги. Некоторые попытались смотреть на императрицу, но глядеть на нее было просто больно — и еще больнее было слышать ее святотатственные слова.
Сарьон нашел выход из ситуации: он уткнулся взглядом в собственные башмаки. Ему отчаянно хотелось очутиться за сотню миль отсюда, лишь бы не видеть этой жалкой сцены. Большинство придворных явно разделяли чувства молодого каталиста. Теперь, когда они занервничали, оттенки «Плачущего голубого», тщательно подобранные в соответствии с рангом и статусом каждого, замельтешили, и казалось, будто по спокойному, безмятежному озеру вдруг побежала рябь.
В конце концов епископу, с помощью кардинала, удалось встать. Увидев его побагровевшее лицо, придворные попятились, а многие маги даже спустились пониже, поближе к полу. Соизволивший наконец обернуться император заметно побледнел, увидев, насколько разгневан епископ. Когда кардинал вновь водрузил митру ему на голову, Ванье поправил ризы — он настолько хорошо владел собой, что оттенок его одеяний ни на миг не изменился, — и, собрав оставшиеся силы, внезапно перекрыл канал, связывавший его с императрицей.
Пылающий шар исчез. Однако же императрица успела зачерпнуть у епископа достаточно Жизни и теперь по-прежнему парила над колыбелью; ее хрустальные слезы падали на ребенка. Ударяясь о крохотную грудь, капли разбивались, и младенец заходился криком от боли и страха. По коже его поползли тоненькие струйки крови.
Ванье поджал губы. Все это зашло слишком далеко. Теперь ребенка придется снова проводить через ритуал очищения. Епископ снова бросил на императора взгляд, на сей раз не вопросительный, а повелительный, и все придворные поняли его смысл.
Суровое лицо императора смягчилось. Он подплыл к жене и осторожно погладил ее по роскошным, блестящим волосам. При дворе поговаривали, что император без памяти в нее влюблен и ради нее готов на все. Но, очевидно, он не мог дать ей того, чего она страстно желала, — живого ребенка.
— Епископ Ванье, — проговорил император, не глядя на каталиста, — возьмите ребенка. Когда все будет сделано, дайте нам знать.
У присутствующих вырвался вздох облегчения. Сарьон прямо-таки услышал, как люди перевели дух. Оглядевшись, он заметил, что почти все осторожно подправляют оттенок одежды. Там, где прежде красовались безукоризненные переливы голубого, теперь то и дело виднелись мелькающие пятна блеклого зеленого или удручающего серого.
На лице епископа тоже явственно читалось облегчение — правда, смешанное с гневом. Даже он ослабел настолько, что не мог более скрывать своих чувств. Из-под митры потекла струйка пота. Он стер ее, с силой выдохнул и поклонился императору.
Затем епископ, двигаясь несколько быстрее, чем подобает в столь официальной обстановке, и не спуская глаз с императрицы, которая парила над ним, взял заходящегося криком ребенка на руки. Повернувшись к колдуну, маршалу Исполняющих, он негромко, хрипло произнес:
— Перенесите меня к Источнику силой вашего дара.
А потом добавил, обращаясь к императору:
— Я дам вам знать, ваше величество. Подождите.
Казалось, что император, не сводящий взора с жены, не обратил внимания на слова епископа. Но Ванье не стал больше терять ни минуты. Он склонился к уху кардинала, следующего по старшинству иерарха, и прошептал несколько слов. Кардинал поклонился и, повернувшись к маршалу, открыл канал, предоставив колдуну достаточное — или более чем достаточное — количество Жизни, чтобы его хватило на путешествие сквозь Коридоры в подгорную твердыню Купели, сердце тимхалланской церкви.