Рождение

Гетто Виктория

– Я, конечно, сама сделаю всё, что ты просишь, но у меня это займёт много времени…

Кладу руку ей на предплечье:

– Тогда не надо, мама…

Мне уже легче к ней обращаться этим словом…

– Через пару дней я встану окончательно, и сам всё сделаю. Пусть лежит. Проснусь – отнесу их пока в угол, чтобы не воняли…

…Так проходит три дня. Кормёжка два раза в день. Довольно однообразная, но, по крайней мере, съедобная и сытная. Я уже не только ем и сплю, а начинаю потихоньку приходить в норму. Самостоятельно одеваюсь и обуваюсь без чьей-либо помощи. Понемногу делаю физические упражнения, естественно, когда мамы Аруанн нет в комнате. Та, впрочем, сильно занята по хозяйству, и появляется у меня только вечером. С её приходом мы усаживаемся за стол и беседуем. Я накапливаю информацию, анализирую услышанное, делаю первые наброски своей дальнейшей жизни… Предстоит сделать много. Очень и очень много. А главное – выжить. И не стать еретиком, вроде в это время церковники довольно влиятельны… Итак, государство Фиори.

Расположено на западе большого континента, довольно плотно заселённого различными народами. Держава эта довольно своеобразная. По своему социальному устройству, разумеется. Начнём с того, что единого владыки в ней нет. Ни короля, ни царя, ни, тем паче – императора. Всем правит Большой Совет Властителей, который собирается обычно раз в год, редко, когда чаще. На Совете выслушиваются все спорные вопросы, решаются претензии. Словом, этакий Сенат или Дума. В случае войны выбирается вождь, которому все подчиняются, но с окончанием сражений его власть аннулируется автоматически. Все феодалы уводят свои войска восвояси. Это вот по государственному строю. Затем – церковь. Вера в единого Бога – Высочайшего, антиподом которого является глава тёмной стороны – Нижайший. Ну и кучка святых, для каждой конкретной местности или деревни – свой собственный. У нас, в замке Парда, теперь тоже такой появился. С той поры, как отдал свою жизнь, чтобы спасти единственного сына досы Аруанн, баронессы дель Парда. Хм… Не заметил, как перешёл на себя. Ладушки. Что же касается конкретно меня и моего имущества… Итак, в наличии – замок. Довольно большой, по местным меркам. Одна проблема – содержать его некому, и строение постепенно приходит в ветхость, само имение – в упадок. Имеется всего десять крепостных. Их них мужского пола – девять. Десятая – старуха, которая занимается знахарством. И заодно кухней. Отлично. Кроме этого присутствует две деревни арендаторов, ровным счётом сорок шесть душ обоего пола, и сколько-ко там детишек. Непорядок! Надо знать точно. Арендаторы – приписные. В общем, не крепостные, в привычном смысле слова. Но и не свободные. То есть, уйти самовольно с земли в поисках лучшей доли, конечно, не могут. Но после очень сложных процедур это возможно. Так что предпочитают бежать, чтобы не терять времени. Вообще, как я понял, здешние люди довольно легки на подъём, что настораживает – обычно любой крестьянин обеими руками держится за землю. И лишь потом соображаю, что земля не его, а арендованная… Тогда всё понятно. Ладно. Замок мой старый, обветшавший, и ни одной осады не выдержит, естественно… Из стен повываливались целые участки кладки, и те зияют дырами. Ров обмелел настолько, что курица перейдёт, не замочив колен. Крыши замковых строений текут, поскольку нет леса для починки, не говоря о черепице, здесь, насколько я понял, неизвестной. Мост подъёмный рассыпался от старости, и ржавые остатки цепей болтаются в амбразурах. Самого механизма тоже давно-предавно не существует. А войны, как я понимаю, здесь частая и обыденная вещь… Между властителями поместий. Папаша мой, покойный, голову и сложил, воюя на одной из таких, оставив досу Аруанн вдовой в четырнадцать лет с грудным ребёнком на руках. Впрочем, это её даже спасло. В прямом смысле этого слова. Вряд ли малолетняя недокормленная девчонка пережила бы второго ребёнка… Со своими любимыми войнами папаша наделал долгов, и вся военная добыча уходила на их выплату. И как вдова потом не билась, но хоть немного выбиться из нищеты ей никак не удавалось. Словом, состояние моего феода можно охарактеризовать одним словом – катастрофа… Ну, дальше финансовая система, соседи, это мне пока неинтересно. Сейчас нужно привести в нормальное положение дела в баронстве. Это ещё хорошо, что никто не позарился на имение за эти годы. Впрочем, тут кроме немногих виноградников, да лесов, собственно говоря, ничего больше нет… Это так считают. А мне вот своими глазами надо всё посмотреть, да пощупать… Хм… Непонятно. Леса в наличии, а крышу починить нечем. В общем, первое, что я планирую, как чуть приду в норму, это поход по моим землям. Пусть беглый, короткий, но я должен найти то, что поможет баронству встать на ноги. Обязательно должен!.. Да, совсем забыл. По техническому развитию здесь примерно двенадцатый век. Западноевропейского типа. Рыцари, замки, принцессы, ну и прочая муть…

…Мы сидим за столом вместе с женщиной, которая в этом мире является моей матерью, и мне становится не по себе. Ей ведь даже нет тридцати. А выглядит она так, что на моей родной планете сто двадцатилетние женщины ей могут дать вперёд тысячу очков форы. Ранние морщинки возле глаз, бесцветное от недоедания лицо, плоская обвисшая грудь, высохшие, словно лапки цапли, кисти рук, украшенные пигментными пятнами и шрамами от давних обморожений. Чувствую, как внутри закипает холодное бешенство. Особенно, когда она выуживает из своей плошки с кашей единственный кусочек мяса величиной с мизинец, и перекладывает его мне.

– Мама!

Я действительно взбешён, но она виновато опускает глаза и отвечает, не поняв причину моего гнева:

– Прости, Атти… Но больше у нас ничего нет.

Умолкаю, решительно подхватываю столовым прибором этот кусок и возвращаю ей.

– Перестань.

На её лице недоумение:

– Но тебе же надо питаться лучше после болезни. Вон ты какой худенький…

– Перестань, мам. Я же мужчина. Значит, обязан, прежде всего, заботиться о тебе.

…Я не играю. Это слова, что идут из глубины души. Мне искренне жаль несчастную женщину, никогда не видевшую нормальной жизни. Через десять лет её судьба перевернётся, но сейчас я тоже должен сделать всё, что могу, чтобы облегчить её жизнь. Да и мне нужно как-то прожить эти годы. И, желательно, нормально и спокойно… Аруанн медленно жуёт несчастный кусочек, блаженно щурясь. Она даже не замечает своей счастливой улыбки, а я думаю, отчего она так улыбается – то ли от наслаждения мясом, то ли от того, что сын проявил заботу о ней… Наконец трапеза заканчивается, и я поднимаюсь из-за стола. Доса зовёт слугу, и тот уносит посуду, а я подхожу к ней и увлекаю к окну, слегка обнимаю её за плечи.

– Мама…

– Что, милый?

– Как я понимаю, мы очень бедны?

Она вздрагивает, но отвечает честно.

– До нищеты, сынок.

– Но ведь должно быть чего-то, что у нас много?

Она пытается пожать плечами ужасающей худобы, но на них лежат мои руки. Отвечает негромко, но каждое слово я различаю чётко:

– Лес… Но кому он нужен? Глина? Её полно у соседей, да она и не гончарная, синяя. Ещё, пожалуй, вино. Его очень много. Но оно, по большей части, прокисло. У соседей его немеряно, а наши сорта в Парда очень плохие…

…Много вина?..

– А сколько это, много? Можно посмотреть?

– Зачем тебе?

– Ну, мама…

Противно, но приходится играть капризного мальчика, ещё не оправившегося до конца от болезни. Аруанн тихо вздыхает, потом извлекает из-под фартука, поскольку одета совсем просто и ничем теперь не отличается от обычных крепостных-простолюдинок – единственное парадное платье, которое она одевала, когда прибыл покойный монах, давно убрано в сундук, связку громадных неуклюжих ключей. Потом мягко высвобождается из моих рук и говорит:

– Пойдём, покажу…

…Мы спускаемся в неожиданно большой подвал, где в громадных дубовых бочках я вижу… Мне кажется, или я действительно это вижу?! Да это же клад! Самый настоящий!.. На моих губах появляется довольная улыбка, и я задаю вопрос:

– Найдётся у нас кузнец?

– Да, Саматха умеет работать с железом.

…Это наш конюший, который ухаживает за единственной лошадью замка, старой клячей неопределённой породы и столь же неопределённого возраста.

– Отлично. Вода у нас есть. Глина тоже. Огонь – само собой. Итак, мама, давай проделаем некоторый опыт.

– А что это?

– Скажем, попробуем приготовить из этого кислого вина нечто нормальное…

Не откладывая дела в долгий ящик, веду её на кухню, где мы находим то, что нам необходимо – большой таз, который я наполняю водой, нечто вроде кастрюли с плоским дном. Её я кое-как подвешиваю в очаге, чтобы та висела ровно. Так что Саматха пока нам не нужен. Выливаю в кастрюлю два кувшина кислого вина, ставлю внутрь три чистых камешка, на которые пристраиваю плошку. Наполняю таз ледяной водой из колодца и раскочегариваю огонь. Некоторое время ничего не происходит, и доса Аруанн, неподвижно сидящая в уголке пустой кухни, с тревогой посматривает на меня – не повредился ли её сынок после болезни в уме? Во всяком случае, забыл то Атти очень и очень много, если не сказать честно – всё. Я же занят тем, что подкидываю в огонь свежие дрова, благо их достаточно, пробую воду в тазу на ощупь. Как только та начинает нагреваться – меняю. Проходит несколько таких смен и почти час времени. Матушка со вздохом поднимается, но я уже подхватываю тазик с водой тряпками и выплёскиваю воду в дыру, сделанную специально для таких вот случаев. Потом осторожно вынимаю из кастрюли с вином плошку, до половины наполненную прозрачной жидкостью с резким запахом, который мгновенно определит любой алкоголик со стажем. Аруанн с опаской смотрит на полученный мной самогон, потом опускает в него кончик пальца и осторожно лижет языком:

– Ой… Жжётся…

Я довольно киваю – так и должно быть. Опускаю в жидкость тоненькую лучинку с намотанной на ней льняной ниткой, выдернутой из подола рубахи, поскольку ваты здесь не имеется, сую в огонь очага. Нитка вспыхивает ровным синим пламенем горящего спирта… Есть! Градусов шестьдесят точно! Если не больше! А если устроить вторую, или паче того, третью возгонку… Кидаю лучину в очаг, подхватываю матушку за руку и увлекаю её в пляс вокруг стола:

– Получилось, мама! Получилось!

– Что получилось?

Она со всё возрастающим страхом смотрит на веселящегося непонятно почему сына, приходится прервать радость и продолжить ликвидацию пробела в знаниях:

– Мам, ты только не обижайся…

Наливаю чуть-чуть, на палец, в маленькую кружку полученный экстракт, отрезаю от краюхи хлеба, лежащей здесь же, кусочек, кладу перед кружкой. В сосуд побольше размером, набираю обычной холодной воды:

– Ну, дорогая матушка, пробуйте. Сам бы оценил, да мал ещё. И вам с непривычки много не наливаю. Пить всё за один раз, не дыша. Как употребишь – сразу запей водой, потом съешь хлеб.

Доса медлит, и я начинаю канючить:

– Мама… Ну, попробуй хоть… Ты же видела – тут кроме вина ничего нет. Просто вкус другой…

А про себя добавляю мысленно – и крепость… Матушка решительно берётся за кружку с самогоном, я успеваю сказать:

– Выдохни и не дыши!

Она, словно заправский питух со стажем шумно выдыхает воздух из лёгких, потом вливает в себя жидкость, торопливо пьёт воду, затем жуёт хлеб, наконец, делает первый вдох… Её ноги подкашиваются, и женщина без сил плюхается на лавку: