Рождение
Шрифт:
Несмазанные петли визжат, словно режут поросёнка. И – я не ошибся! Быстро открываю клапан сумки – точно угадал! Три коротких стальных стрелы. Да ещё густо смазанные застывшим от времени и почерневшим жиром непонятного происхождения, защищающим металл от ржавчины. Это их и спасло от превращения в труху.
– Думаешь, ты сможешь чего-то добыть?
Кладу руку на меч, по-прежнему висящий у меня на поясе.
– Я глава рода. И владения Парда. Не пойму, почему ты не посылала своих сервов на охоту.
Она молчит, потом поясняет:
– Закон. Они могут охотиться лишь в сопровождении лорда.
Идиотизм! Если нет главы владения, значит, дохни с голода, но в лес не ходи? Вновь обвожу покои покойного барона взглядом – больше здесь ничего нет, кроме деревянного устройства для лучины. Запамятовал, как эта штука называется. И вдруг, словно удар молнии: меч то – меч! Но ведь ещё должна быть баронская цепь!
– А где знак барона?
Матушка вновь тяжко вздыхает, потом бросает:
– Иди за мной…
Снова запираем двери, идём по переходам куда-то в глубину строения. Вновь
Матушка оборачивается, в её руках символ баронской власти и титула.
– Вот, Атти… Она у меня. Только пока тебе не исполнится шестнадцать, и ты не пройдёшь обряд в храме Высочайшего, носить его тебе нельзя.
– Я знаю, ма. Просто хотел убедиться, что он есть, и Манис его не украл. Он же за это тебя избил в последний раз? Хотел забрать цепь и присвоить себе титул и замок?
Она вздрагивает, цепь тонко звенит золотом, из которого изготовлена, когда руки стремительно взлетаю к груди:
– Откуда ты знаешь?! Он тебе сказал?
…Здесь как раз момент, когда солгать не то, что необходимо – жизненно важно. И я киваю в знак согласия.
– Поэтому ты и…
– Так вышло, мама. Убери цепь владельца Парда обратно.
Ровным голосом говорю я и выхожу прочь из её комнаты – потому что если пробуду ещё хотя бы немного, то не выдержу и сотворю какую-нибудь глупость… А мне ещё надо добыть мяса на десять мужчин и стольких же женщин. И, желательно, не на один раз… Следовательно, пора срочно идти за добычей. Времени и так потеряно слишком много. Отвязываю с пояса ремешки, на которых держатся ножны меча, протягиваю его ей:
– Ма, пусть полежит у тебя. На охоте он будет только мешать.
Доса согласно кивает, и снова перешагивает порог своей комнатушки, а я быстрыми прыжками спускаюсь по лестнице, вьющейся вдоль стены, вниз, и стремглав устремляюсь к близкому лесу…
Глава 3
…Впрочем, устремляюсь стремглав – это сильно сказано. Даже слишком сильно! Потому что в такой обуви, как у меня передвигаться быстро просто нереально. Проклятые верёвки, которым подвязаны внутренние дощечки, больно трут кожу и даже ходить в такой обуви сплошное мучение. Потому, кое-как доковыляв до леса и скрывшись из виду за первыми стволами, снимаю с ног грубые неудобные до ужаса идиотские башмаки, с облегчением вытягиваю босые ноги на прохладной траве. Однако, так точно ничего не добудешь… Помедлив, расстёгиваю свою куртку, отхватываю ножом обе полы нижней рубашки и мотаю портянки. Закончив, осматриваю результат – идеально. Ни морщин, ни складок, как куколка! Затем сверху одеваю обувь, подгоняю ремешки под себя. Пробую – совсем другой результат! Пара прыжков, с десяток шагов по старой листве. Идеально! Теперь можно и поохотиться… А это у нас что? Густой терпкий запах от ягод, висящих на кустах с острыми листьями мне не знаком. Но что-то говорит, что это несъедобно. Впрочем, ягоды мне нужны не для еды – запах пота, исходящий от моей одежды распугает любую дичь на сотню метров в округе. Значит… Срываем горсть ягод, давим их, натираем полученной кашицей обувь. Терпкий горьковатый запах усиливается, перебивая застарелый кислый пот. Ну, почти готов. Вкладываю стрелу в арбалет, вскидываю к плечу, целюсь – тресь, дзинь! Потом почти сорок минут ругаю себя последними словами, выворачивая почти увязший болт из дерева, похожего на берёзу корой, но только гораздо мягче. Уф! Вывернул… Гляжу на солнце – оно уже высоко. Столько времени потерял! Взвожу вновь оружие, закидываю его на спину, подвязав импровизированный ремень из верёвочек, освободившихся от дощечек, и углубляюсь в лес… К моему облегчению далеко идти не надо. Зверь почти не пуганый, и, несмотря на чувствительный к запахам нос моя задумка с ягодами себя оправдывает. Скоро я натыкаюсь на свежие следы, и, пройдя по ним с километр, а может, чуть и больше, оказываюсь на краю глубокого оврага, где на дне у протекающего по тому ручью пасутся два здоровенных рогатых красавца. Тэк-с… Антропоморфный лось. Поскольку живность травоядная, следовательно, гарантированно съедобная. Ну а остальное покажет кровь – если алая, то гемоглобин основан на железе. И организмом усваивается. У Маниса она была точь в точь, как человеческая. В смысле – у меня первого. Оригинала. Бесшумно перекатывая стопу с пятки на носок, чтобы не издать лишний шум и не спугнуть дичь, стригущую ушами, что хороший парикмахер ножницами, пробираюсь к выходу из оврага, поскольку второй завален буреломом, и ручей убегает под стволы, покрытыми отвратительной даже на вид зелёной плесенью. Закладываю в желоб ложа болт, затем целюсь – одного выстрела всё-же, мне кажется, для опробования допотопного агрегата было маловато… На это раз тетива почему-то громко хлопает, потом надрывно звенит. Топот, треск копыт, я не смотрю, поскольку привалившись к стволу толстого дерева, из-за которого стрелял, торопливо орудую рычагом. Готово! Снова вкладываю стрелу, высовываюсь, и.. Едва успеваю убраться обратно, когда острое копыто бьёт рядом, целясь мне в живот – второй зверь вместо того, чтобы убегать, атакует… Но удар копытом не проходит для него бесследно – голова подаётся вниз, и я просто успеваю приставить стрелу к покатому лбу и спустить курок. Хлоп! Дзинь! Отпрыгиваю, надеясь, что псевдолось не дотянется… А тот, замерев на месте, дрожит крупной дрожью, потом вдруг его копыта подгибаются, и он валится на траву, словно подкошенный… Давлю в себе желание снова высунуться – сначала нужно перезарядить оружие! Ведь у меня последняя стрела, тьфу ты – болт! Скрип, скрип, скрип. Есть! Уже привычным движением накладываю свой последний болт, высовываюсь – опаньки! Однако, я видимо, дёрнул спуск, когда стрелял. И дёрнул удачно – зверюга валяется на богу, прилипнув в стенке оврага, и по короткой шерсти расплывается тёмное пятно. В сердце угодил! Вот что значит, новичкам везёт! Итого – две туши местного лося. Теперь надо их как-то доставить в мой полуразвалившийся замок, и, заодно, не попасться местным хищникам на обед. А то будет, как в той сказке – повадился араб по нашим девкам бегать, так ему бубенчики и сбрили… А туши увесистые. Килограмм по четыреста живого веса. Так что, увы, но четырнадцатилетнему подростку их просто физически не уволочь. И что мне тогда делать? Помедлив, начинаю разделку. Прежде всего – освежевать, выкинуть лишнее. А что тут лишнее? И – не могу вспомнить. Вроде сухожилия на тетивы луков идут. Они нам нужны. Из копыт клей варят. Тоже необходимая вещь. Кишки – на колбасы… Во! Мясорубки в замке точно нет! Выкидываем! Пусть трупоеды ими занимаются. В ту же кучу летят рога, желчный пузырь, который я очень осторожно вырезаю, чтобы, не дай Боги, не продырявить – тогда мясу капут окончательный и бесповоротный. Сдираю шкуру, на неё кладу рассечённые куски туши. Если, конечно, зверюгу подвесить за задние ноги на толстую ветку, то будет намного легче и удобнее. Но, увы, как я говорил раньше – это мне просто не под силу… Тем не менее, эквилибристикой мне приходится заняться: я лезу на дерево, нахожу подходящую ветку потолще, затем кое-как привязываю к ней вторую шкуру, делая этакий мешок. Затем перетаскиваю всё мясо туда, наверх. Потому что, оставляя на земле, теряешь всё. А тут хоть не все подряд жрать накинутся. Что-то и мне останется. Килограмм двадцать свежатины увязываю гибкими ветками, затем подхватываю на спину и спешу обратно, время от времени делая короткие зарубки на ходу. Спустя полчаса волчьего бега оказываюсь у стен Парда и устремляюсь к кухне. Там хлопочет матушка. В единственном числе. И при виде моей окровавленной фигуры, поскольку перемазался я в крови и сале капитально, дико кричит, а я торопливо скидываю мясо со спины и ору не менее громко:
– Это не моё, мама! Я двух оленей убил!
Доса Арауанн умолкает, круглыми глазами глядя на здоровенный кусок окорока, лежащий на столе и укутанный широкими листьями, и я повторяю:
– Там ещё много, и не так далеко. Надо народ послать, пусть принесут!
– Двух… Убил?!
– Ну, да… Вот же.
Показываю на кусок оленины или лосятины. Матушка подходит, осторожно смотрит на мясо, потом трогает его пальцем, лижет тот – глаза становятся ещё больше и она шепчет:
– Хайтарут… Не может быть!
Вдруг начинает меня ощупывать, тормошить, я отбиваюсь:
– Мам! Ну, цел я! Честное слово! Надо людей послать! А то кто-нибудь утащит!
Это действует, и вскоре я слышу её надломанный высокий голос, созывающий слуг. Собираются три женщины и семь мужчин. Прочие спят, согласно моего распоряжения. Объясняю им, где оставил мясо. По описанию узнают волчье урочище. Но сейчас там безопасно, потому что днём зверюги отдыхают. К тому же – волк, оказывается, мой баронский тотем, или герб, и потому вряд ли животные тронут слуг Волка. Во как! Оригинальный вывод. Ну-ну… Делаю дальнейшие объяснения. Народ весело устремляется за моей добычей – как-никак, минимум на неделю хватит, да и на зиму можно пару шматков повкуснее закоптить… Ну а я спускаюсь пониже, к реке, и начинаю отмываться. Мыла нет, поэтому пользуюсь золой. Она древесная, а потому слабо-слабо пениться. Эх, одежда моя, одежда… Но тут на берегу появляется доса Аруанн со своим рядном-матрасом-одеялом:
– Вот, укройся, Атти. А я пока быстро выстираю…
Поскольку я чист, и к тому же меня переполняет чувство гордости, безмолвно уступаю матушке свою одежду, и та колотит её вальком, трёт какой то густой смесью, и, к моему удивлению, кровь и нутряное сало оттирается и уплывает грязной неопрятной пеной вниз по течению. А я наслаждаюсь солнышком и заслуженным отдыхом, не замечая напряжённых взглядов досы Аруанн, которые она на меня время от времени бросает, отвлекаясь от стирки. Наконец всё выстирано и даже разложено на нагретых солнышком камнях для просушки. И тут нервное напряжение меня покидает, я чувствую, как нападет слабость. Похоже, что я не рассчитал силёнок бионосителя моего разума, и… В общем, я прихожу в себя опять в своих покоях и на кровати. Матушка, встревоженная донельзя, сидит рядом. Увидев, что я открыл глаза, обнимает меня. Тормошит, причитая:
– Атти! Малыш! Ну так же нельзя! Ты только-только встал после болезни, а уже столько всего сделал за день! И оружие починил, и на охоту сходил, и столько мяса принёс сам! Разве так можно?! Да ещё…
На секунду прерывается – не хочет говорить об убитом мной бастарде, и снова:
– Ты же умереть мог! Такой у меня слабенький сынок, и вдруг творит дела, что и взрослому то не по силам! Я уж поначалу подумала, что ты подменыш, что моего сыночка Нижайший забрал, а взамен демона подсунул…