Рожденная революцией

Нагорный Алексей Петрович

– Зина, – позвал он.

Девушка повернулась к решетке:

– Что тебе?

– Вот, платина, – Витька кивнул на свою сумку. – Возьми накладную.

Она внимательно прочитала.

– Входи, – щелкнула замком решетки.

Витька понял, что сейф открыт, и Зина хочет спрятать новое поступление. Он понял также, что сейчас у него появились единственная и последняя возможность предотвратить преступление и самому остаться в стороне, все свалить на случай.

– Постой, – он протянул ей пачку платины. – Ты убери, а я потом зайду, распишусь. Некогда мне.

– Новые джинсы уплывут? – спросила

она насмешливо. – Ничего, перебьешься. Входи, расписывайся и будь здоров. – Она направилась к сейфу. Он действительно был открыт.

«Что же делать?» – подумал Витька, но так и не успел решить этого вопроса. Пашутин оттолкнул его и прошел за решетку.

Витька тихо вскрикнул от неожиданности и, понимая, что теперь все кончено и пути к отступлению отрезаны раз навсегда, сжал голову обеими руками и отвернулся. «Что он сделает с Зиной, что?..» Эта мысль ввинчивалась в мозг, словно тупой, ржавый штопор. Оглянуться Витька боялся. «А вдруг он ее не тронет? – успокаивал он себя. – А вдруг обойдется?»

Пашутин вернулся, тщательно прикрыл решетку, сложил в контейнер пачки с золотой фольгой. Недобро усмехнулся:

– Нарушаешь уговор, Витя… Туфтишь… Уходи быстрее, легаши вот-вот пожалуют… – Пашутин покатил контейнер по коридору.

Витька догнал его:

– Что с ней?

– Пойди, погляди. Она, наверное, уже очнулась. Я ведь ее легонько, любя… Чтоб без лишних трупов, – и добавил зло: – Уходи, если сидеть не хочешь!

Витька побежал. В голове у него стучало, он мчался, не разбирая дороги, и только одна-единственная мысль сверлила его мозг: «Пропала жизнь. Ни за понюх табака пропала, Теперь если не расстрел, то десять лет наверняка». Он не раскаивался в случившемся, не жалел ни о чем, он только боялся. Он все же был очень слабым человеком, Витька Володин…

У выхода на площадку с мусоропроводом путь Пашутину преградил Иванов.

– Давай, – Иванов протянул руку.

– Договорились вывезти в контейнере? – растерялся Пашутин.

– Давай, – в голосе Иванова послышались металлические нотки. – Некогда объяснять…

Пашутин сжал зубы, отскочил.

– Понял я, – он двинулся на Иванова. – Сам хочешь все заграбастать? От Бороды избавился? От Витьки? А теперь…

Иванов не дал ему договорить: шагнул вперед и совсем неэффектно, почти незаметно ударил. Пашутин рухнул сразу – без крика. Иванов сложил пакеты с фольгой в целлофановый мешок, завернул в газеты и обвязал бумажным шпагатом. Вся операция заняла у него не более полминуты – чувствовалось, что он изрядно набил себе руку. Теперь сверток выглядел обычным мусором. Иванов подошел к ящику мусоропровода, сбросил сверток в шахту, прислушался и удовлетворенно хмыкнул.

Спустя полчаса Николай Федорович подвел итоги операции. Бородаев и Володин были задержаны. Зина очнулась и теперь чувствовала себя хорошо. Пашутин был убит – нож развалил ему все внутренности.

– Основная цель достигнута, – сказал Николай Федорович. – Золото и платиновый полуфабрикат мы сохранили. Если преступники подсунули нам чугунные пластинки вместо платины, – он улыбнулся, – то мы в свою очередь наградили их обычной алюминиевой фольгой. Минусы: убит один из членов банды, пострадала Зина Ананьева. Не обнаружен главарь – «Санько».

Это серьезные просчеты, товарищи. Согласитесь: все это произошло потому, что мы некритически отнеслись к сотрудничеству Пашутина. Сообщения от рабочих поступают?

– Очень много, – Смирнов открыл папку, показал пачку писем.

– Давайте подумаем… – Николай Федорович прошелся по кабинету. – Механизм преступления предельно ясен: Володин подготовил вход в кладовую Пашутину. Тот взял фольгу, погрузил в контейнер. Они правильно рассчитали, что в это время на контейнер никто не обратит внимания – привычно. Далее – контейнер и труп мы обнаруживаем у входа на лестницу, преступник и фольга исчезли… Какие будут соображения?

– Рядом лестница, она ведет во двор, – сказал Миронов. – Опрошены десятки людей. Никто не видел, чтобы кто-то вышел с этой лестницы по двор.

– А вам не приходило в голову, – вдруг сказал Николай Федорович, – что «Санько», да-да, уверен, именно «Санько», чувствуется опыт и хватка, взял фольгу, упаковал, как обычный мусорный пакет, и швырнул в шахту? А потом поедет на свалку и подберет пакет?

– Интересная мысль, – Смирнов открыл свою папку. – Здесь одна работница картонажного цеха – она коробки упаковочные делает для готовых приборов – сообщает, что дважды – в марте и в мае – видела инспектора отдела кадров Иванова около мусоропровода. Иванов бросал туда какие-то пакеты. На ее шутливый вопрос ответил, что любит поесть на ходу, а это, мол, остатки завтрака.

– Проверял, можно ли отыскать пакет на свалке? – спросил Миронов. – Готовился?

– Возможно. Займитесь им вплотную…

Иванова арестовали через сутки. Арестовали в тот момент, когда он приехал в собственном «Москвиче» на утильбазу и получил от заведующего свой пакет. Этот пакет вскрыли в его присутствии. Иванов увидел нарезанную алюминиевую фольгу и заплакал – злыми и бессильными слезами. Потом приехали Николай Федорович и Виктор Кондаков и долго всматривались в лицо задержанного.

– Вы не были на собрании в клубе, – сказал Кондаков. – Иначе я бы вас запомнил… Может быть, сразу не узнал, а запомнил бы. Постарели, «Санько»…

Бандит равнодушно взглянул на Виктора.

– В клуб умышленно не пошел – догадывался, зачем собрание. А вы тоже не помолодели. Полковник, кажется?

– Генерал, – поправил его Виктор. – А все же, сколько веревочка не вьется…

– Ничего, – оживился «Санько». – Есть что вспомнить…

– Есть, – тихо сказал Николай Федорович. – Убитых, ограбленных. Ни за что ни про что погубленных людей. Теперь у тебя будет время. Пусть недолгое, но будет. Я тебе желаю до последней секунды, до выстрела помнить об этих людях. Смерть от пули легка. Но я думаю, что ты от мыслей своих умрешь. Тяжело умрешь. Справедливо.

Бандита увели. Николай Федорович подошел к окну. На другой стороне улицы, в «Эрмитаже», играл оркестр, танцевали парни и девушки.

– Хорошо быть молодым, – Николай Федорович повернулся к Виктору. – Наверное, у меня это было последнее дело, как считаешь, генерал?

– А хоть и последнее, – нарочито бодро отозвался Виктор. – Разве в этом дело? – И добавил: – После нас останется добрый след на земле. Ради этого мы жили. Ради этого умирали… Смысл бытия мы открыли! Разве этого мало?