Рожденные бурей
Шрифт:
Сидевший напротив Раевского Данило Чобот, неладно скроенный, но крепко сшитый человек, черный, как антрацит, которым он кормил топку своего паровоза, грузно шевельнулся, и старый табурет под ним жалобно скрипнул.
– Все понятно… А вот чем мы пайков щупать будем? Народ мы поднимем, это факт! А оружия нету! Кулаком много не навоюешь, – приглушая свой мощный бас, прогудел он.
Все невольно взглянули на его огромные кулаки.
– Если дело за оружием, так далеко ходить не надо – на седьмом пути в тупике стоит запломбированный вагон. Там ящики с винтовками. Сам видел,
Раймонд следил за подходившим к будке парнем. Тот шел прямо по насыпи.
Ветер доносил обрывки песни:
Ты навiк моя, кохана,Смерть одна розлучить нас!Было холодно, но ватная куртка на парнишке широко распахнута. Он, видимо, был в прекрасном настроении. Рыжая шапчонка сдвинута на самую макушку. Волнистый чуб цвета спелой ржи отдан ветру на забаву. Парень шел, заложив руки в карманы, и с увлечением пел.
Раймонд узнал его. Это был Андрий Птаха, кочегар из котельной сахарного завода.
Теперь Раймонда тревожило лишь одно – куда шел Птаха. Если в село, то он пойдет через переезд направо. Вот он на переезде… Нет, повернул сюда!
Ясно, идет к водокачке! Больше некуда. Раймонд оставил свой пост.
– Эй, Андрюша!
Птаха обернулся, удивленно посмотрел на неизвестно откуда взявшегося Раймонда и пошел ему навстречу.
– Ты куда, Андрий?
– Я к Григорию Михайловичу. Вон, внизу, его домишко.
– А что ты там делать будешь?
– Делать? Хм… Да все одно и то же. Птичка у него есть занятная… Так вот, я всегда по воскресеньям хожу ее слушать. Хорошо поет, шельма! – лукаво улыбаясь, ответил Птаха и крепко сжал Раймонду руку. – А ты чего здесь?
– Я? Так… Случайно забрел. Никогда не был в этих местах… захотел поглядеть, – замялся Раймонд.
Птаха перестал улыбаться. Серые отважные глаза его недоверчиво смерили Раймонда. Он рывком нахло-бучил шапку до самых бровей.
– Захотел поглядеть? Видал я таких рябчиков! – И, сердито насупившись, добавил: – Лучше будет тебе другое место выбрать. Здесь уже смотрено, понял?
– Ничего не понял!
– Ну, тогда не обойдется без драки!
– Драться? Из-за чего? Похоже, что ты выпил сегодня…
Но Птаха с недвусмысленным намерением вынул руку из кармана.
– Ты что придуриваешься? Думаешь, ваша власть теперь, так ваньку ломать можно? Плевать я хотел на все это! А вот начну штукатурить, тогда узнаешь, как с хохлами связываться. И приказ тебе не поможет! – угрожающе произнес Андрий.
– Брось, Андрий! Какая власть? Какой приказ? Если тебе уж так охота подраться, поищи себе кого-нибудь другого, – ответил Раймонд, которому стало надоедать поведение Андрия.
– Что, законтрапарил? Знает кошка, чье мясо съела! Все вы, полячишки, на один манер:
Раймонд шагнул к нему. С трудом сдерживая себя, тихо проговорил:
– Если бы ты не был пьян, то я за такие слова поломал бы тебе ребра… Пристал, как злая собака! А я тебя еще за порядочного парня считал… За что ты весь польский народ оскорбляешь? Какой на мне шелк? На чьей я спине езжу? Эх ты, бревно!
Неизвестно, чем бы окончился этот разговор, если бы звонкий девичий голос не позвал снизу:
– Андри-и-й!
Оба оглянулись. Внизу, у домика, на цементированной площадке водяной камеры стояла Олеся. Птаха несколько секунд постоял в нерешительности. Затем, вновь сдвинув шапчонку на макушку, стал спускаться. Отойдя несколько шагов, он остановился и, глядя не на Раймонда, а куда-то в сторону, сказал:
– А ты все же высматривай себе в другом месте. А то хотя ты парень и свой, а морду набью, понял?
Олеся нетерпеливо ждала, когда Аидрий подойдет к ней. Даже сюда, в яр, заглядывал бродяга-ветер, студеный и сухой. Олесе приходилось бороться с ним, спасая свою юбку от его нескромных рук.
Теплый вязаный свитер плотно облегал ее грудь и плечи. Ей шел семнадцатый год. Это была черноокая смуглянка, жизнерадостная и порывистая.
Женственная застенчивость и задор переплетались во всех ее движениях. И это противоречие особенно привлекало к ней.
Стройная, как горная козочка, она знала о своей обаятельности. Уже проснувшаяся в ней женщина подсказывала ей самые красивые движения и ту неуловимую форму кокетства, к которой, сама того не зная, она прибегала из желания нравиться.
– Ты о чем с ним говорил? – в упор спросила она Андрия, не дав ему даже поздороваться.
– Так… о родственничках… Евойный папаша и моя бабушка – двоюродные знакомые… А ты что, с ним в гляделки играешь? Чего же на холоде, в хату не зовешь? Я хотел ему нагнать жару, да ты…
Андрий внезапно смолк. В сощуренных глазах девушки было столько холода, что ему стало не по себе.
– А еще что?
В этом вопросе Птаха уловил нескрываемую угрозу. Коса нашла на камень. Андрий не желал размолвки – не для этого он шел сюда. Но встреча с Раймондом и допрос Олеси, такой неприветливой и даже злой, испортили все.
– Еще что? – Олеся стукнула каблучком о бетон.
– Еще я сказал ему, чтобы он проваливал отсюда к чертовой бабушке, поняла?
Андрий решил, что день все равно испорчен, и шел напролом. Налетевший ветер настиг Олесю врасплох. Она яростно ударила рукой по взметнувшейся юбке. Андрий скромно опустил глаза.
– Какой осел! Какой осел! Что теперь человек подумает? – шептала она.
Андрий с огорчением увидел в ее глазах слезинки.
– Ну, пускай я осел, но зачем же ты плачешь? Я ж тебе ничего такого…
– Я плачу? Не хватало, чтобы я перед каждым мальчишкой еще плакала! Ветер глаза режет, а он… Тоже ухажер! Соплей к земле примерзает, а туда же… Скажи ты мне, какого ты черта сюда ходишь? Сколько раз говорила, что видеть тебя не хочу!
– Я что-то этого не слыхал.
– Уйди с глаз, противный.