Рождённые из пепла
Шрифт:
Боги. Здесь был кошмар.
В сломанных чёрных остовах Ивор видел дома. Слышал былые голоса. Вспоминал лица местных жителей. Он часто ходил этой дорогой и не забыл её даже теперь. Помнил, как она выглядела, когда всё пожирало пламя. Как ветер распалял огненные языки, разносил жар. Как лопалась краска на стенах. Сгорали цветы в висячих горшках. Трескались опоры. Обваливались крыши. Люди бежали прочь, а им на головы летели горящие обломки и угли.
Ивор тоже бежал. Но не прочь, а к самому кварталу. Он уже шёл туда, когда издали увидел зарево. Огонь взвился
Ивор кинулся туда со всех ног. Расталкивал тех, кто смотрел, и тех, кто пытался отойти подальше. Спотыкался, падал, снова вставал и бежал, бежал! Когда он добрался, огонь уже, пожрав всё, шёл на спад, но плотный дым забивал горло и слепил глаза.
Ивор собирался прийти сюда к ночи. Ирика ждала его. Она работала садовницей в поместье семьи Уэзерби, и они договорились встретиться под окном, когда все в доме уснут. Она бы спустилась по лозе со второго этажа, и Ивор бы поймал её за талию. Как всегда.
Ивор хотел отвести её к лесу и показать поляну. Там росло много цветов и обитали светлячки, которые так красиво светились по ночам. Ирика бы танцевала среди них как фея. Боги, как она танцевала…
Но Ивор не успел. Он продирался сквозь толпу слишком долго. Его не пускали. Тащили назад. Он кричал им пропустить его. Его ждала Ирика. Она ждала его.
Очнулся Ивор посреди пустой улицы с разбитой головой. Дорога посерела от золы, и его одежда тоже. Огонь уже заканчивал свою страшную жатву и не взял его жизнь.
Ивор тогда с трудом поднялся и смёл с себя серую пыль, скинул лежавшую поперёк груди доску. Кажется, прежде это был кусок ставни. Голова болела и кровоточила, грудь сжималась от кашля, но Ивор шёл, упрямо волоча ноги. Ирика ждала его.
Путь был такой долгий, что глубокую ночь скоро должен был рассеять рассвет. Ясную ночь. Боги были далеко на своей горе и не увидели, что сотворили люди.
Ивор дошёл до места и сразу узнал дом. У этой деревянной подпорки он всегда ждал Ирику днём. Владелец лавки сладостей устал гонять его, ведь Ивор заслонял витрину, но в конце концов оставил в покое. Даже улыбался при виде молодых голубков. За это Ивор однажды купил у него сладость для Ирики, как она ни сопротивлялась здешним ценам.
Теперь эта подпорка разломилась надвое, а второй этаж лавки обвалился на первый. Красивая витрина разбилась и смотрела на Ивора пустым провалом.
Но хуже всего был дом напротив.
Некогда красивый особняк одного из самых видных родов Адаманта. Светлые стены с лепниной и вьющейся вдоль окон декоративной лозой. Над дверью герб – белый лебедь на чёрном фоне. С той стороны дома у них внутренний сад и беседка, но там Ивор никогда не был, его бы не пустили. Так что он всегда ждал снаружи и со своего места часто видел, как на втором этаже шевелятся белые занавески, а за ними мелькают кокетливые лица маленьких девочек в смешных чепчиках.
Все в доме привыкли, что Ивор приходил за Ирикой. Лорды не обращали на него внимания. Дамы плели свои пересуды, как рукоделие нитками.
Ивор и сам однажды заговорил об этом. Сказал, что научит сыновей или дочек так же ловко лазать по деревьям, как он. Покрасневшая Ирика ткнула его в бок локтем, но её губы улыбались.
Сейчас дом Уэзерби превратился в торчащие из земли балки и чёрные покосившиеся опоры. Обломки, в которых не узнать прежние предметы.
Но тогда сухая дверь ещё не обвалилась, и Ивор видел… видел, что она была заперта снаружи. Под дверь подложили клин. Ивор тогда отбросил помеху и распахнул створки. Душный дым дохнул на него, заставил снова закашлять, а глаза прослезиться. Чадил как потухший факел. Но никто не выбежал навстречу. Ивор даже не смог войти – на первом же шаге споткнулся и обжёгся рукой о горячие доски.
Он звал её. Звал Ирику. Но в доме была тишина. Сад! Вдруг она убежала в сад?
Слепая надежда в тот день искрой пронеслась в сознании. Ивор сам не помнил, как пробрался во внутреннюю часть поместья, но последняя решётка остановила его прямо у сада. Он снова звал Ирику. Смотря на древесные скелеты и сгоревшие цветы, которые она так любила, он звал её до хрипа.
Но сад был пуст и мёртв. Мертва была Ирика.
Сейчас Ивор мог пройти дом насквозь через остывшие обломки и попасть в сад. От убранства там остались только каменные тропинки. Лишь они.
Ирика ходила по ним. Таскала с колодца вёдра для поливки. Пачкала руки в земле, полола клумбы. Танцевала под музыку из верхнего окна. Там юных леди учили играть на инструментах. А Ирика танцевала среди цветов. Как фея.
«Я тоскую по тебе».
Сегодня Ивор снова заказал в храме обряд памяти. Чтобы боги не забыли её имя и отыскали среди душ. Пусть её возьмёт под крыло Богиня любви и милосердия.
А у Ивора на земле остались дела.
«Я оплачу его обряд».
Что, во имя света, это было?
Ивор не понял, кто перед ним. Никто не назвал её по имени или титулу. Да и какая разница? Память о любимой важнее. Но потом, когда Ивор задумчиво выходил из храма, его осенило: богатое платье, служанка рядом, карета и стражники в дворцовых мундирах у ворот.
Теперь он вспомнил, что видел эту женщину однажды. На казни обвинённого в пожаре рыцаря. Она сидела в кресле рядом с тем, кого накануне назвали новым королём. Это была…
Микая Валдис. Та, что заняла неостывший трон королевы Ивайн. Одна из тех, кто пировал в честь обретённой власти, пока неурожайный год чуть не уморил всё королевство голодом.
«Произошедшее тогда – трагедия для всех нас. Негоже отказывать людям в такой малости из-за монет».
Это что? Признание вины? Попытка оправдаться? Замолить грех перед богами? Такие грехи не смываются. Или же она попросту издевалась, так легко выложив в чашу целое состояние в то время, как у простого оборванца даже трёх серебряных не нашлось?