Рождённый в чужой стране. Время перемен
Шрифт:
В палату я вернулся примерно за час до ужина. Расписали партию в тысячу. Правила были проще тех, по которым мы играли на работе, а игроки слабее. У своих коллег – Рината с Андреем – я выиграл всего один раз, и то из-за удачных раскладов, а здесь победил без особого труда…
Потом опять читал, одним ухом прислушиваясь к разговору соседей. Узнал много интересного.
Старик, давеча просивший у Вити ложечку для обуви, – бывший глава администрации Ленинского района. Евсей постоянно донимает его вопросом, где спрятано золото партии, а Иван Алексеевич сокрушается:
Боксёр, которого я пока не знал в лицо, и в самом деле мастер спорта по боксу. Тяжеловес. Достаётся ему почти от всех, а он вынужден терпеть. Любой конфликт с его участием чреват задержкой выписки минимум на полгода.
Один из психов в буйной имеет три высших образования. Но здесь они ему не нужны. По ночам руки и ноги «умнику» привязывают к раме кровати. Жить бедолаге осталось недолго, сёстры говорят: гниёт изнутри.
Стас – социально опасная личность. С виду неуклюжий парень, а бьёт резко и без предупреждения. От него чаще всего достаётся Боксёру.
Парень с забавной фамилией Андрюшкин – хозяюшка. До похода в армию он был вполне здоров, но сослуживцы ударили его табуретом по голове. Сзади и сильно. Теперь за сигарету, пирожок или другую мелкую плату он выполняет любую грязную работу: стирает чужие носки, трусы…
Чебурашка души не чает в техничке и постоянно дерётся из-за неё с другими сумасшедшими. Наркоманы и алкоголики на неё не претендуют.
На ужин дали рожки и кусок варёной колбасы. По отзывам местных, это было шикарно. Может, и так, но лично я ничего шикарного в таком ужине не увидел. Да и размер порций оставлял желать лучшего. Я мгновенно умял всё, но так и не наелся.
После ужина Шесту забросили с воли шприц с ханкой [26] . Всех, кто в тот момент был в палате, он попросил о передаче не распространяться. Дозу разделил с Ринатом. Когда примчался Серёга Евсеев, было уже поздно.
– Я с тобой всегда как с человеком поступал, – укорял Евсей собрата. – Жаба душит, да?
– Серёга, да там было-то полкуба! Даже меньше. Нам с Татарином по две точки всего досталось. Раствор беспонтовый. Ни в голове, ни в жопе!
– Тем более! Думаешь, мне для кайфа? Мне раскумариться [27] надо! Я сдыхаю, а ты повёлся, как сука…
26
Загустевший сок, собираемый с маковых головок, а также раствор, получаемый из этого сока.
27
Раскумариться – употребить (начать употреблять) наркотики после долгого перерыва или для снятия абстиненции.
Они препирались ещё несколько минут. Затем разочарованный Евсей ушёл в свою палату и, видимо, чтобы отвлечься, начал горланить песни. Длилось это примерно с полчаса.
Ближе к отбою постояльцы карантинной палаты, посовещавшись, решили: чтобы не загнуться с голоду, нужно устраивать второй ужин из продуктов, переданных родственниками и друзьями. Сдвинули плотнее кровати наркоманского ряда и перебрались на них. Чтобы не испоганить постельное бельё, вместо скатерти постелили серую больничную пижаму.
Этот второй ужин получился на славу, и пижаму на радостях переименовали в самобранку.
Перед самым отбоем в палату пришёл санитар Шмаков. Ухмыльнулся, глядя на нашу скученность, которая, впрочем, проявилась только у военкоматчиков.
– Просто замечательно тут у вас! – Голос Шмакова сочился сарказмом. – Может, кто-нибудь хочет нормально поспать? Есть свободная постелька…
Желающие нашлись. И тут же исчезли. Место, о котором завёл речь наш «сердобольный» санитар, находилось в палате для буйных.
– Нашли дураков!
– В логово к психам соваться!
– В соседних палатах больных поищите! Им это больше подходит.
На фоне этих возгласов моё «Я пойду» выглядело странно.
На меня посмотрели с удивлением. Некоторые – с сочувствием.
Оставаясь в карантинной, я ничего не терял – вряд ли кто-то стал бы претендовать на мою территорию. Да пусть бы даже и стал… Но если отбросить суеверные страхи перед сумасшедшими, то в предложении Шмакова был резон.
– Спокойной тебе ночи, – ехидно бросили мне с наркоманского ряда.
Шмаков открыл дверь четвёртой палаты и, указав пальцем на свободную койку, сказал:
– Вон та.
Он запер за мной дверь.
В палате царил полумрак. И холод, потому что форточка была открыта нараспашку. Ещё днем прошёл дождь, и температура на улице упала градусов до десяти (такое нередко случается в конце лета). А после захода солнца опустилась ещё ниже.
Свободная кровать стояла как раз на сквозняке. Я подошёл к окошку и протянул руку к форточке, собираясь её притворить, но слева от меня очень агрессивно прозвучало:
– Зачем закрываешь?!
Приглядевшись, я узнал парня с татуировкой паука на плече. Значит, это тот самый «Ромка», который сцепился с надзирателями.
– Ты под одеялом лежишь, а я к утру под этой простынкой от холода ласты склею! – ответил я.
– Лысый, отдай ему своё одеяло, – приказал Роман.
Сосед справа безропотно выполнил команду.
– И на том спасибо, – сказал я, ложась и укрываясь. – Так в самый раз.
Я уже почти уснул, когда один из обитателей буйной решил повторить мою попытку – встал и направился к окну.
– А ну, ляг! – приказал ему Роман.
– Холодно очень, – пожаловался долговязый коротко остриженный псих в полосатой пижаме. – Закрыть нужно…
Я узнал его по голосу – тот, что настойчиво просился утром в туалет.
– Упади обратно, я сказал!
Сумасшедший подчинился, но вскоре поднялся снова. Я отметил, что он вообще часто и настойчиво просится куда-нибудь или пытается что-то сделать. Не дойдя до окна, он отлетел назад, размахивая руками, – Роман, не вставая, нанёс ему два мощных удара ногой. Один в бедро, другой в живот. «Аргументы у него… сильные!» – подумал я и провалился в сон.