Рождественские новеллы зарубежных классиков
Шрифт:
8 декабря
Погода несколько улучшилась, и я мог опять приняться за дело. Во время работы со мной случилось небольшое несчастие, которое сначала меня только насмешило, но, в сущности, могло повлечь за собой довольно неприятные последствия. Я разбросал уже много снегу, и окно было почти свободно, когда вдруг сверху свалилась на меня довольно большая снежная глыба и покрыла меня с ног до головы. Кое-как, барахтаясь руками и ногами, я освободил голову, но дальше ничего не мог сделать. Мне очень не хотелось пугать дедушку, но в конце концов пришлось-таки позвать его на помощь. Совсем
9 декабря
Боже, сжалься над нами! Такого ужасного дня не было еще за время нашего заключения. До сих пор я еще не знал, что такое ураган в горах. Трудно себе представить, что происходило за стенами нашей хижины. Невообразимый рев и гул доносился до нас, страшные порывы ветра потрясали до основания нашу хижину. Мы попробовали выглянуть за дверь, но ничего не увидели, кроме бешено крутящегося снега; потом ветер так рванул дверь, что мы с трудом закрыли ее и задвинули задвижку. Пришлось также опустить вплотную затворку на трубу, вследствие чего нам нельзя было затопить очаг, и некоторое время мы сидели в полнейшей темноте. Подоив Белянку и закусивши немного, мы зажгли лампу и прочли несколько страниц из «Подражания Христу». Дедушка старался ободрить меня. В то время, когда я начинал думать о том, что Бог забыл нас, он говорил мне об Его бесконечном милосердии. Его тихий, спокойный голос смешивался с дикими завываниями бури в трубе. Весь день не прекращался ураган; вечером мы легли в постель и покрылись сверх одеяла соломой. Сердце мое все время сжималось от страха и тоски, наконец я не выдержал и расплакался. Дедушка обнял меня, крепко прижал к себе и так держал, пока я не начал понемногу успокаиваться.
Во время одного из сильных порывов ветра раздался вдруг такой треск, что мы оба замерли от испуга. Дедушка опомнился первый.
– Надо зажечь огонь и посмотреть, не случилось ли чего-нибудь у нас, – сказал он.
Осмотрев наше помещение при свете, мы убедились, что никакого повреждения внутри не было. Тогда мы решились выглянуть за дверь. Она была совершенно завалена громадным сугробом снега. Все мои старания пропали. Я не стал роптать, чтобы не огорчать дедушку.
– Могло бы быть и хуже, – сказал он, – такая буря довольно опасна для нашей хижины.
Мы зажгли на очаге сосновые шишки, чтобы вскипятить молоко. Они горели хорошо и распространяли приятный сосновый запах.
Мы немножко согрелись перед сном.
10 декабря
Ветер как будто стих, но какая погода – неизвестно. Окно и дверь совершенно исчезли под снегом, затворку отодвинуть невозможно. Придется опять жечь понемногу сосновые шишки, потому что от них почти нет дыма. Как только позволит погода, я снова примусь за разгребание снега от окна и двери, чтобы впустить хоть немного света.
11 декабря
Невыносимо холодно. Масса снега, под которым мы погребены, заглушает звуки бури, но холод пронизывает до костей. Белянка сделалась очень нетерпелива, но все-таки ей лучше здесь, чем было в хлеву. Дедушка уверяет, что только самый сильный холод может проникнуть в нашу хижину,
13 декабря
Вчера мы пережили страшный день; еще сегодня я не могу спокойно писать о том, что было.
И до сих пор мы не знаем, вполне ли освободились от опасности.
Это было утром, в то время как я доил Белянку. Сначала она стояла, как всегда, совершенно спокойно, но вдруг насторожила уши и задрожала всем телом.
– Что с тобой, Беляночка? – спросил я, лаская ее.
В ту же минуту раздался страшный вой совсем близко от нас, как будто над самыми нашими головами.
– Волки! – вскричал я в ужасе.
– Тише, постарайся успокоить Белянку, – сказал шепотом дедушка, подойдя к нам.
Вой продолжался все так же близко.
– Что будет с нами, если волки проберутся к окну или к двери? – проговорил дедушка.
– А вы думаете, что они еще не пробрались?
– Надеюсь. Но говори тише и старайся успокоить Белянку, она может привлечь их своим блеянием.
Но Белянка, вероятно, знала это лучше нас, потому что не издавала ни одного звука, только продолжала дрожать всем телом.
Я обнял ее за шею и крепко прижался к ней, дедушка сел возле нас и положил руку мне на плечо.
Я смотрел на его спокойное, ясное лицо, чтобы самому набраться мужества.
Все, что я испытал до сих пор, казалось мне ничтожным в сравнении с тем отчаянием, в котором мы пробыли почти весь этот день.
Мы провели его около Белянки, прислушиваясь к неумолкающему вою волков.
Была минута, когда я думал, что уже настал наш последний час: так близко раздался их ужасный рев.
– Они разгребают снег и сейчас будут здесь, – в ужасе прошептал я, прижимаясь к дедушке.
– Нет, голубчик, я думаю, они не найдут нас. Вероятно, они нашли поблизости какую-нибудь падаль и ссорятся, разрывая ее. Обыкновенно в это время года волки уходят с гор в долины, потому что им здесь нечем питаться. Бог даст, они нас только попугают своим воем, да и уйдут. Какое счастье, что они не пришли в то время, когда ты сгребал снег – тогда дело было бы плохо.
– Долго ли нам еще жить в таком страхе?! – грустно проговорил я. – Зима еще только начинается, холод все усиливается – мы никогда не выйдем отсюда.
До вечера не прекращался вой.
Мы решились лечь спать, но я долго не мог заснуть от страха.
Ночью волки, вероятно, ушли, но в ушах все еще раздается их вой. Дедушка говорит, что мне это только кажется. Должно быть, он прав. Белянка совершенно спокойна, она ест и спит по-прежнему. Думаю, что и мне можно успокоиться.
14 декабря
Итак, я лишен теперь последнего удовольствия и должен безвыходно сидеть в этой темнице. Я не смею даже и подумать о том, чтобы выйти на воздух и разгребать снег, как прежде. А я так радовался на окно, в которое проникал свет, и на то, что дедушка мог видеть солнышко. Теперь все кончено, – мы не видим ничего, кроме стен нашей хижины, и даже боимся открывать затворку, потому что труба так низка, что приходится почти вровень с крышей, и отверстие ее достаточно велико, так что волки, если они бродят еще поблизости, могут попасть через него к нам в хижину.