Рождественский пёс
Шрифт:
4. Просто обязан. Брать ее руку, держать, греть в ладонях, поглаживать, пожимать, потирать. Ласково трогать за локоть. Изредка — мимолетный поцелуй в нос. Нежно провести по щеке, по волосам, на секунду взять за плечи.
5. Максимально допустимые вольности: коснуться ногой ее ноги. Нежно взять за колено. Беглое прикосновение к бедру. Условно обозначенное объятие. Прикосновение к затылку. Прощаясь, взять ее лицо в ладони и/или на секунду крепко обнять и прижать ее к груди. В самом конце встречи — короткий, проникновенный поцелуй в губы полуоткрытыми губами. «Сможешь?» — спросила Паула. «Думаю, что смогу», — храбро ответил Макс и запил свой ответ глотком чая.
6. Запрещается: ласки, время для которых обычно наступает после первого поцелуя. Гладить ее бедра.
7. Нежно пресечь ее ласки и тут же заговорить с ней о чем-нибудь очень личном. Лучше всего нашептывать ей на ухо что-нибудь приятное: это, кстати, кроме того, позволит держать ее губы на безопасном расстоянии. Можно сказать, что ему с ней так хорошо, что он чувствует себя на седьмом небе, что может представить себе с ней все, что угодно. «Вербальная эротика вместо поцелуя»? — спросил Макс. «Это лучше, чем целоваться, а потом блевать!» — отрезала Паула. Концептуальный вопрос Макса: «И чем все это кончится?» Мнение Паулы:
8. Она будет все сильней влюбляться в него. Он тем временем мобилизует свою иммунную систему для преодоления непереносимости поцелуев. Сексуальное напряжение будет неуклонно возрастать и, может быть, даже сделает реальной перспективу единичного секса без поцелуев — приблизительно через полгода. Настоящие женщины проявляют в этом смысле необыкновенное терпение.
9. Одним словом, он должен взять себя в руки и выиграть время. После двух-трех недель, проведенных вместе, он может выбрать удачный момент и попытаться ее поцеловать. Может, к тому времени он уже будет так влюблен в нее, что поцелуй перестанет быть для него камнем преткновения.
Контраргумент Макса первый: «Я уже сейчас в нее влюблен». Контраргумент второй: «Я уже сейчас хочу с ней секса». Контраргумент третий: «Кроме того, она уже ждет моих объяснений».
И Макс рассказал Пауле о своих тренировочных приключениях с Натали, которые он представил Катрин как «несложные половые отношения».
— Это было глупо с твоей стороны! Очень глупо, — сказала Паула. — Секс с другой женщиной в самом начале отношений — это непростительная ошибка. Скажи ей, что ты все придумал, чтобы показаться ей интересней.
— Нет, я не смогу, я сгорю со стыда, — признался Макс.
— Ну, тогда я тебе ничем помочь не могу.
Паула похлопала его по плечу, давая понять, что теоретический курс по применению лечебного комплекса закончен.
Когда Макс вернулся домой, Курт лежал под своим креслом и спал. Ему пришлось прервать это занятие, потому что они отправились к Катрин. Курт, правда, не изъявлял желания отправляться куда бы то ни было, но его никто не спрашивал — его, как всегда, взяли и потащили, как барана, на веревке. Воля к борьбе покинула его уже в подъезде. На улице колючий дождь забарабанил по его жесткошерстной дратхааровской спине, а отвратительный северный ветер подло задул ему в ничем не защищенную от непогоды морду. К тому же в парке Эстерхази было невыносимо холодно. Другие собаки, условия содержания которых соответствовали принятым стандартам, гуляли в пальто или свитерах. А Курту, конечно же, ничего такого не полагалось: его хозяин, видите ли, стеснялся проявлять о нем заботу. Поэтому он вынужден был мерзнуть. К сожалению, у него не было ни физических, ни моральных сил позаботиться о судебной защите своих прав.
Квартира Катрин располагалась на третьем этаже. По лестнице Курт поднялся добровольно. Ему срочно нужен был какой-нибудь предмет — желательно из грубой ткани, — о который он мог бы вытереть свою мокрую спину. Дверь открылась. Женщина на пороге пахла говорящим пластмассовым сэндвичем, что уже само по себе было подобно личному знакомству. Пол в ее жилище привел бы в бешенство любую организацию по защите прав животных. Он был вымощен ледяными
Встретившись глазами с Катрин, Макс мгновенно забыл все, что ему целый час пыталась вдолбить Паула. Бывают взгляды, из которых сразу же явствует, что за ними последует. Катрин стояла, прислонившись к дверному косяку, слегка вывернув бедро и скрестив ноги. Макс понял, что это и есть та женщина, которую он мог бы ждать всю жизнь, будь он способен всю жизнь ждать женщину, которую не знал. На ней был тонкий, плотно облегающий черный пуловер, заканчивающийся где-то у колен, если вообще заканчивался. Вероятно, это было просто вязаное платье.
Чей-то голос сказал:
— Привет, Макс. Я рада, что ты пришел.
Лицо — просто мечта издателей экстравагантных парижских модных каталогов. Профессионально растрепанные короткие волосы как будто только что получили первый приз на выставке ультрамодных причесок. Глаза казались недоступным для простых смертных уникальным изделием, из тех, что можно найти только на элитарном аукционе. Взгляд их был вообще за пределами возможностей всей рекламно-дизайнерской индустрии. Открытый, острый, живой, настоящий, требовательный, он был направлен прямо на Макса. Он не говорил: «Отложи поцелуй еще на несколько недель, и твой взгляд станет неотразимым». Или: «Отложи поцелуй еще на несколько секунд, и мое уважение к тебе возрастет». Он говорил: «Поцелуй меня сейчас», вернее: «Поцелуй меня немедленно, не сходя с места, и не отрывайся от моих губ».
Макс поцеловал Катрин, не сходя с места, и тут же оторвался от ее губ. Ему уже была знакома эта смесь жгучего желания и тошноты. Но в такой острой форме он испытал это чувство впервые. Этот поцелуй в корне отличался от всех предыдущих. Он сам его захотел, сам его вырвал и сам им управлял. Это его язык нашел и коснулся ее языка, а не наоборот, как бывало раньше. И вместо привычного сопротивления произошло слияние. У нее во рту было тепло, мягко и приятно.
Макса охватило вожделение. Он уже хотел обнять Катрин за шею. Он хотел к ней прижаться — так, чтобы между их телами появилось как можно больше точек соприкосновения; он хотел продолжения поцелуя, хотел целовать и целовать ее, пока оба они не задохнутся, пока у обоих не пересохнет во рту от жажды или не сведет желудки от голода.
Но потом, через десятую долю секунды этого гармоничного слияния в вечном поцелуе, в мозгу у него вспыхнул приказ, которому надлежало предотвратить одну предательскую мысль. Приказ гласил: «Сейчас ни в коем случае не думать об антиподе, о жирной Сиси!» И эта мысль в тот же миг стартовала в его сознании, вонзив ему в глотку два воображаемых пальца. Ему пришлось немедленно прервать поцелуй и оторваться от Катрин, чтобы предотвратить первую катастрофу.
И тут наступила вторая катастрофа. Пока он пытался понизить уровень тошноты, поднявшейся уже до самого горла, Катрин прожигала его насквозь своими миндалевидными глазами. Она вонзила в него целую серию смертоносных взглядов-импульсов — недоуменно-изумленно-выжидательный; застывший в ледяном вакууме между безусловно-безоговорочным влечением и внезапным, грубым отторжением; требующий неотложного и исчерпывающего объяснения; призывающий к немедленному устранению всех недоразумений и противоречий; отказывающийся верить в этот непостижимый «обрыв контакта».