Розовая Гвиана
Шрифт:
— Да на кой мне сдался этот твой Лихтенштейн? Надо будет — возьму атлас и посмотрю.
— Посмотрю, посмотрю!.. — Орька в сердцах захлопывал альбом и клялся, что никогда в жизни больше нам ничего не покажет.
И все-таки каждый раз, когда ему удавалось выменять новые красивые марки, он приносил их в класс и хвастался.
На зимних каникулах он выменял у какого-то мальчишки целую коробку марок. Он отдал за них самодельный пистолет, «Трех мушкетеров» и велосипедную камеру из красной тягучей резины — для рогаток.
Целый день он перебирал новое сокровище, определял марки по каталогу, отбрасывал испорченные, мятые и рваные, отдельно откладывал непроштемпелеванные, а поздно вечером через весь город прибежал ко мне. Он забарабанил в окно так сильно, что моя тетя схватилась за сердце и закатила глаза. Она очень боялась бандитов, которых в нашем городе никогда не было.
— Вот! На! Смотри! — закричал Орька, врываясь в комнату.
Он задыхался от быстрого бега, волосы у него были растрепаны, лицо красное, а глаза какие-то дикие.
Я читал «Гиперболоид инженера Гарина» — и мне не хотелось смотреть ни на какие марки в мире.
— Гвиана! Постидж Бритиш! — орал он и совал мне под самый нос раскрытую записную книжку. Между страницами лежала какая-то выцветшая марка. Ничего привлекательного в ней не было.
— Ты что, совсем рехнулся со своей филателистикой? Подумаешь — Гвиана! Да на ней даже зубцов нет, — сказал я.
— Филателистика! Не филателистика, а филателия, — обиделся Орька. — Даже правильно слово сказать не умеешь. А зубцы на марке не обязательны.
Он положил записную книжку на стол и стал вытаскивать из-под куртки рассыпающийся дряхлый каталог. И тут я заметил, что у него дрожат руки. С ним творилось что-то неладное. Кто его знает, может быть, он и правда сошел с ума? Я слышал, что одержимые какой-нибудь сильной страстью люди иногда кончают сумасшествием.
— Вот она, — сказал он, перелистывая каталог. — Вот. Смотри.
На странице жирными буквами был отпечатан заголовок:
Great Britain
Ниже была нарисована точно такая марка, которую принес Орька, и что-то написано мелкими буквами, тоже по-английски.
Я знал, что Орька не понимает по-английски, Юлия Карловна никогда не ставила ему оценки выше тройки, и поэтому удивился.
— Ты разве прочитал, что здесь написано?
— Конечно, прочитал! Два часа переводил, — с гордостью сказал Орька. Здесь написано, что это первая в мире почтовая марка, что она выпущена в тысяча восемьсот сороковом году и что тираж ее неизвестен.
Мне не хотелось обижать Орьку. Я взял записную книжку и посмотрел на марку. Все-таки первая в мире.
— Ну, как? — спросил Орька. Глаза его блестели. Он смотрел на меня в упор. Он ждал, наверное, что я похвалю марку.
Я попытался:
— Ничего марочка. Сейчас, правда, выпускают покрасивее.
Орька открыл рот, захлебнулся воздухом и начал краснеть. Краснел он всегда пятнами, начиная с шеи. Он смотрел на меня с величайшим презрением. Наконец он махнул рукой и выговорил:
— Эх ты! Да ты знаешь, что это такое? Это же автомобиль! Это два автомобиля. Два самых лучших автомобиля. Две «чайки», если хочешь.
Теперь я испугался. Точно: Орька начал заговариваться. Он в самом деле рехнулся. При чем здесь «чайки»? Я смотрел на Орьку во все глаза.
— Ну, чего смотришь? — сказал Орька. — Мы продадим эту «Гвиану» и купим себе автомобиль. Мало будет одного — купим два. Понял?
— Нет, Орька, не понял, — сказал я. — Кто тебе даст за эту марку столько денег?
— Не веришь? Смотри. Смотри, сколько она стоит, — он ткнул пальцем в каталог.
Я посмотрел. Справа, после слов «тираж неизвестен», мелкими буквами было напечатано: «International auction committee estimate 100000 dollars USA».
У меня в груди подпрыгнуло и упало сердце. Я сразу вспотел. Для того чтобы понять эту фразу, не нужно было иметь пятерку по-английскому.
Перед моими глазами на столе сияло розовое чудо. Орька возвышался надо мной, как монумент.
— Сто тысяч… — пролепетал я.
— Сто тысяч, — сказал Орька. — Золотом.
Моя голова понемногу остывала. Я приходил в себя. Я начал сомневаться.
— Орька, ее не купят, — сказал я.
— Купят! — уверенно сказал он.
— Интересно, какой дурак заплатит за клочок старой бумаги сто тысяч, да еще золотом?
— Государственная коллекция. Они покупают редкие марки.
— Орька, а вдруг она не настоящая?
— Еще что? — сказал Орька. — Будь спокоен. Я собираю марки с третьего класса.
— Все-таки нужно кому-то показать.
— Нужно, — сказал Орька. — Но кому?
Мы сели и стали думать. Минут через пять Орька сказал:
— Есть! Знаю! Завтра мы понесем ее в музей и покажем Гуковскому. Он тоже филателист.
Через час моя тетя прогнала Орьку домой. Я пошел его провожать. Нельзя было отпускать Орьку одного с таким сокровищем. Мало ли что могло случиться.
Город спал. Глухая темнота заливала улицы и переулки. Мы спотыкались о камни мостовой, налетали друг на друга, оступались в выбоины и мечтали.
— Две легковых машины, — говорил Орька. — Самых лучших. Две «чайки». Для всего класса. Одну для мальчишек, другую для девчонок.
— А себе по велосипеду, — добавлял я.
— Два волейбольных мяча. Один девчонкам, другой нам.
— Тогда надо и сетки.
— Фотоаппараты, — сказал Орька.
— Борьке Линевскому боксерские перчатки.