Розовая Гвиана
Шрифт:
— Завтра я привезу еще шесть, — слышится голос дяди Алексея.
Костя просыпается.
Дверь будки распахнута настежь. Солнце краем село на землю и стало большим и красным. И все вокруг тоже покраснело — и облака, и трава.
— Я сейчас, — говорит Костя, протирает слипающиеся глаза и выходит наружу.
Рядом с телегой, в которую впряжена Журка, стоит дядя Алексей. Он в куртке, застегнутой на все пуговицы, на голове кепка, а в руках вожжи. Журка нетерпеливо переступает с ноги на ногу и отфыркивается.
Неужели конец? Неужели он все проспал? А может быть, еще не кончили, еще надо что-нибудь делать?
— Все, братец мой, все, — говорит дедушка. — Четырнадцать ульев выкачали. Пчелам тоже спать надо.
Костя смотрит на телегу. Блестящие бидоны двумя рядами уставлены в сено. Полные до самых крышек, неповоротливые, пузатые.
И вдруг Косте становится грустно. Почему те люди, которые будут есть этот мед, не увидят ни красно-зеленых клеверных полей и пшеничных волн, ни рощи, похожей на остров, и не услышат, как поет солнце, как журчит, переливаясь, голубой воздух, как разговаривают травы и радостно трубят пчелы, возвращаясь домой?
… А может быть, все-таки увидят, если очень-очень захотят?
Шесть бидонов в телеге. Сколько в них дней, таких, как сегодняшний? О, не сосчитать!
— Ну, Костя, до завтра. Помогай деду. Он тебе покажет, что нужно делать, — говорит дядя Алексей и легонько дергает вожжи. — Н-но! Застоялась, голубушка!
Телега, глухо скрипнув, трогается. В том месте, где с клеверов она поворачивает на дорогу, дядя приостанавливается и машет рукой.
Последний раскаленный уголек солнца еще светится на самом краю земли.
— Завтра нам придется одним управляться, — говорит дедушка. — Идем-ка поужинаем.