Розовая Гвиана
Шрифт:
— Ладно, — пробормотал Орька, ожидавший совсем другого. — И ты на меня тоже не злись.
Юрка сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул небольшой прозрачный конвертик.
— На, возьми, — протянул он конвертик Орьке. — Это тебе.
Тут я не выдержал и подошел к ним.
Орька держал в руке целлофановый пакетик, сквозь который просвечивал высокий ангел смерти, широко распростерший черные крылья над обломками самолета.
— Мне? — едва слышно пробормотал вконец растерявшийся Орька — Это мне? Зачем? — И вдруг, присмотревшись, вскрикнул: — Юрка! Блин! Где ты ее достал? Где?!
— Гуковский дал. «Это, — говорит, — очень похвально, что вы интересуетесь марками. И уж коли мы заговорили о «Литуанике», я вам подарю кое-что. Есть тут у меня несколько дубликатов…» Достал из альбома эту марку и дал. А я марки-то не собираю…
ЧУДЕСА
Кто выдумал рисовать воскресенье в календаре красными цифрами? Надо было самыми черными. А лучше всего, если бы красного листка в календаре не было. Тогда отец не приходил бы домой в грязном расстегнутом пиджаке, не пил бы воду из крана на кухне и не бросал бы в мать ботинки.
Сегодня воскресенье, и день тянется так, что конца не видно. Борька уже сбегал в соседний двор к Витьке Березину, у которого четыре белых голубя, потолкался около кино и посмотрел фотографии в витрине, забежал в зоологический магазин, где в стеклянном ящике на песке лежал уж. Он хотел узнать — подох этот уж или еще живой, но продавщица сказала, что если он ничего не покупает, то в магазине делать нечего. И он ушел, потому что взрослые над всем главные, всему хозяева.
Денег мало, всего две копейки. Он вынул монетку из кармана и посмотрел на красивую цифру, похожую на лебедя. Что можно купить на эти деньги? Только две ириски. Даже в кино не сходишь. Даже в трамвае не прокатишься. Плохо, когда у человека так мало денег.
Он перевернул монетку и посмотрел на выпуклый герб. «Куплю моторную лодку, — решил он, — десять пирожных и флаг. Флаг прибью на корму, и он будет стрелять под ветром, а разрезанная острым носом вода будет разлетаться, как орлиные крылья. Жаль, что Нева далеко и лодку будет трудно тащить к берегу. Нет, лучше не надо лодку».
Он зашел в магазин «Динамо», купил велосипед и прокатился немного по улице. Завидовали все. Завидовала женщина с большой красной сумкой, завидовали мальчишки около кино, завидовал милиционер на перекрестке. Потом он подарил велосипед хромой девочке, которая гуляла с бабушкой по тротуару, купил мороженое в шоколадной скорлупке и стакан газировки с тройным сиропом, и когда было истрачено все без остатка, сунул монету обратно в карман.
«Пойду в Летний сад», — решил он.
В Летнем саду на солнечных скамейках сидели парни и девушки. Некоторые читали толстые книжки или водили пальцами по раскрытым тетрадям, а некоторые уже но могли читать и, положив тетради и книжки на колени, смотрели на клумбы с цветами и на прохожих.
— Эй, мальчик, — крикнул парень, сидевший рядом с двумя девушками, — иди-ка сюда!
Борька подошел.
— Ну-ка скажи, что такое сходящийся ряд?
— Не знаю, — сказал Борька.
— Ставлю тебе пятерку за откровенность, — сказал парень. — А вот нам за откровенность пятерки не ставят.
Девушка засмеялась. Голубоглазая с яркими губами сказала:
— Мы, наверное, скоро пойдем в детский сад, как ты, мальчик. Чем больше мы учимся, тем глупее становимся.
«Она в самом деле совсем глупая», — подумал Борька и сказал девушке:
— А я уже во втором классе, вот!
Девушка перестала смеяться и удивленно подняла брови.
Борька повернулся и пошел дальше.
На боковой аллее стояли две толстые женщины, а между ними толстый мальчик в белой рубашке. Лицо у мальчика было такое, какие рисуют на коробках с манной кашей. Одна из толстых женщин похлопала мальчика по щеке ладонью:
— Я так давно не видела Бобочку! Он так сильно вырос! Прямо настоящий матрос!
— Да, да, — сказала вторая женщина. — Я стараюсь, чтобы он летом кушал много зелени.
Мальчик преданно посмотрел на одну женщину, потом на другую, потом в просвет между ними и увидел Борьку.
Борька скорчил ему страшную рожу и крикнул:
— Эх ты, Боба!
На любимой Борькиной скамейке, там, где стоят черные чугунные вазы с цветами, сидел старик с палкой. Вместо ручки у палки была деревянная собачья голова. На ногах у старика были надеты тяжелые суконные боты, а шея обмотана серым шерстяным шарфом. День жаркий, а у него боты и шарф. Странный старик.
Борька сел на другой конец скамейки и стал смотреть в Лебяжью Канавку. Она мелкая, сквозь воду видны камни на дне и затонувший пластмассовый пароход, красный с белой палубой. Наверное, невидимые человечки, которые плыли на нем, утонули, а может быть, спаслись и прячутся на том берегу среди травы и маленьких белых ромашек.
Старик на скамейке зашевелился и стукнул палкой. Борька вздрогнул и посмотрел на него.
— Мальчик, — сказал старик, — сегодня особенный день.
— Почему? — спросил Борька.
— Сегодня день чудес.
— Неправда, — сказал Борька, — чудес не бывает.
— Ты ошибаешься, мальчик! — Старик встал и оперся о палку. Из его кулака торчал кончик коричневой собачьей морды. — Ты ошибаешься, мальчик. Чудеса кругом. Только люди отвыкли и не замечают.
— Я тоже не замечал, — сказал Борька.
— Ты еще мал. Ты еще не умеешь смотреть, — сказал старик. — Волшебников, волшебниц в мире много, они среди нас, но мы не видим их! И вещи, которые делают люди, мальчик, — он обвел палкой кругом, — тоже волшебные.
Борька вспомнил, как отец пьет воду из крана, как однажды ночью растолкал его и заставил полусонного плясать перед своими друзьями лезгинку, которую разучивали в школе. Друзья смотрели на Борьку мутными рыбьими глазами и хлопали в ладоши.
— Чепуха, — сказал Борька. — Нет на свете волшебников.
— Есть, — сказал старик.
— А вы… волшебник? — спросил Борька.
— Я на пенсии, — сказал старик. — Но когда-то я тоже умел делать чудеса. Я умел быть разными людьми, малыш. Мне приходилось быть и героем, и злодеем, и очень несчастным человеком. Я много раз умирал. Меня называли то Карлом Моором, то Монтекки, то Фирсом. А один раз я был даже королем, мальчик. Королем Лиром!