Розовая Гвиана
Шрифт:
Борьке стало немного страшно. Старик говорил так, как не умел говорить никто из соседей у них в квартире. Даже учительница в школе не умела так говорить. И все-таки чудес на свете не бывает. Отец дома повторял это каждый раз, когда приносил зарплату.
— А сейчас вы кто? — спросил Борька.
Лицо старика вдруг покрылось трещинками, а глаза блеснули сквозь щелочки. Такая у него была улыбка.
— А сейчас я — Александр Павлович Терлецкий, — сказал он. — И сегодня мой день, малыш. Такой день, когда я один раз в месяц могу делать чудеса.
Борьке стало очень интересно. Может быть, правда, старик умеет.
— А вы можете… — Борька даже не смог сразу придумать. — Ну, чтобы сейчас пошел снег?
— Я был бы плохим волшебником, — сказал старик. — Снег — это не чудо. Это ремесленничество. Снег, дружок, — это для самых маленьких, для тех, которые ничего не понимают. А настоящее чудо — это искусство. Оно для души, а не для глаз. Настоящее чудо надо чувствовать, а не видеть.
Старик посмотрел на Борьку, и Борьке стало неловко: на куртке чернильное пятно, а у левого ботинка появился рот. Мать говорит: «Вот повезет, выиграем, куплю тебе костюм и пальто». Но матери никогда не везет.
— А чтобы выиграл лотерейный билет, вы можете? — спросил Борька.
— Нет, — сказал старик. — Выигрыш — это случай, а случай мне не подвластен. Вот что, малыш, проводи меня немного. Тут недалеко. Только скажи, тебе дома не попадет?
— Мне нужно домой, когда отец заснет, — сказал Борька.
— Ага, понимаю. Понимаю, мальчик, — сказал старик. — Тогда идем.
И они пошли вдоль Лебяжьей Канавки, за которой звенели красные трамваи, мимо играющих детей, мимо сидящих на скамейках парней и девушек, которые всё читали свои толстые книги, мимо большущей гранитной вазы, похожей на толстого раздетого человека, и остановились на минутку около киоска с газированной водой.
— С тройным сиропом, — сказал старик продавщице, и Борька понял, что чудеса начинаются.
Стакан был холодный и влажный, как кусок льда. В нем купалось вишневое солнце и горьковатыми невидимыми брызгами стреляли по губам розовые пузырьки. Борька выпил все.
— Еще? — спросил старик.
— Нет, — сказал Борька. — Если второй раз, то будет невкусно.
И они снова пошли. По мосту над Фонтанкой, по тротуару в тени, поперек тихой и горячей от солнца улицы, вдоль старых потемневших домов. Палка постукивала по асфальту. Суконные боты шаркали. Борька оглядывался, но никто, ни один человек не замечал, что по улице идет волшебник.
— Сюда, — сказал старик, и они поднялись по крутым каменным ступенькам в магазин. Здесь в прохладе и тишине жили книги. Целые стены до потолка из книг.
— Здесь весь мир, — сказал старик. — Здесь прошлое, настоящее и будущее; свет, доброта и нежность.
— Книги? — спросил Борька.
— Это люди, — сказал старик, — люди, живущие вечно. Великие, добрые люди. Они разговаривают тихо, без желчи и горечи. Если ты обращаешься к ним, они никогда не спят, если спрашиваешь — не прячутся. Они не ворчат. В них нет гонора и зазнайства. Они честны, они понимают все. Ты слышал, как разговаривают книги?
— Нет, не слышал, — сказал Борька.
— Тише, — сказал старик. — Слушай. Смотри и слушай.
Борька замер. Замер старик. Замерла тишина в магазине.
Книги молча стояли на своих полках.
— Не слышу, — шепотом сказал Борька.
Старик посмотрел на книги, потом на Борьку и сказал, будто просыпаясь:
— Да, да, ты прав, мальчик. Я забыл. Совсем забыл, что ты еще не умеешь слушать внутри себя. Я совсем забыл…
Из задней комнаты вышла девушка в голубом платье. Волосы у девушки были золотые. Она подошла к полкам с книгами и провела пальцем по корешкам.
— Я вас давно не видела, Александр Павлович, — сказала она и улыбнулась.
— Что поделаешь, я трехногий, — сказал старик и стукнул палкой о пол. — Но сегодня мой день, Машенька. Сегодня я при деньгах. Сегодня я хозяин чудес. Ну-ка, покажите мне нового Сервантеса.
Книга была большая, серая, с длинным черным человеком на обложке. Человек опирался на меч, немного похожий на трость.
— Вечность, — сказал старик и положил на прилавок палку. Он взял книгу обеими руками, как берут полный поднос, погладил ладонью первую страницу и засмеялся.
— Так, так, — сказал он. — А вон там, наверху, я вижу Бёрнса. Сюда, сюда Бёрнса. А кто это в синем? Верхарн? Сюда старину Верхарна!
Девушка снимала книги с полок, и старик гладил каждую из них, и глаза у него блестели сквозь щелочки.
— Машенька, будьте добры, вставочку.
Он открыл Сервантеса и что-то медленно написал на первой странице, двигая авторучку неловкими голубоватыми пальцами. Потом протянул книгу Борьке.
— Это тебе. Я счастлив, что ты еще ничего не знаешь. Ты откроешь ее с ясным сердцем. С улыбкой. Ну, держи.
Борька взял книгу. Ему еще никто никогда не дарил таких больших книг. Он прижал Сервантеса к груди и не знал, что говорить и что делать дальше.
— Это волшебная книга, — говорил старик, пока девушка заворачивала остальные. — Людям не хватает совсем немногого, мальчик. Чудо ходит рядом с людьми, но люди шарахаются от него. Они еще не привыкли. Но они привыкнут, малыш, привыкнут…
Они вышли из магазина. Уставшее солнце опускалось в конце улицы. Огромный красный диск, похожий на щит.
— Вот и все, — сказал старик. — Прощай. Извини. Жаль, что я не могу сделать так, чтобы выиграл лотерейный билет. Да это и хорошо. Никогда не надейся на случай. Беги домой, отец, наверное, уже спит.
— Спасибо, — сказал Борька.
Старик похлопал его по плечу и застучал палкой по тротуару. Он шел прямо навстречу красному солнцу. Длинная черная тень уходила от Борьки по асфальту. На мгновенье она стала похожей на черного человека с мечом на обложке книги. Потом ее заслонила женщина с девочкой, потом еще одна женщина, а потом все люди, идущие по тротуару.