Розовая пантера
Шрифт:
Но было уже поздно.
— Проваливай, я тебе сказала, ты что, не слышишь?
— Машка, — попытался он успокоить ее, с отчаянием подыскивая слова и не находя ничего, кроме «Машка». Машка, Машка… Как пластинка, заевшая на самом неинтересном месте.
Она подняла с пола его джинсы и швырнула их ему прямо в лицо.
— Убирайся, я тебе сказала. И носки свои… — Носки полетели ему в лицо. — И пуговицы дурацкие… — Она обвела глазами комнату, но ни одной из пуговиц не обнаружила. — И джемпер свой…
Он стоял и молча ловил свои вещи.
— Господи,
— Я хочу от тебя услышать. Только одно, — проговорила она с паузами. — Чтобы ты со мной попрощался. Я хочу, чтобы ты ушел. Чтобы ты сейчас ушел. Уходи, пожалуйста…
— Машка…
— Пожалуйста. Пожалуйста, уходи.
Обессилев, она упала на диван. Подняла на него глаза — и ничего уже нельзя было противопоставить этому взгляду. Непостижимому, как та самая бесконечность, которую они вдвоем постигали, счастливые, всего лишь несколько минут назад. Можно было только повернуться и уйти, не задавая больше вопросов, не пытаясь понять то, что понять невозможно.
— Уходи, — повторила она тихо, и он повернулся и вышел из комнаты. Оделся, прислушиваясь к звукам — может быть, все-таки… Но в квартире стояла мертвая тишина, нарушенная на короткое мгновение лишь звуком захлопнувшейся входной двери. Невозможно услышать, как текут слезы по щекам. Как кричит душа, заглушая биение сердца.
Остановившись возле порога, он сунул руку в карман и почувствовал тоскливое желание раствориться в пространстве. В другом кармане ключей тоже не было. Его джинсы слишком весело летали по комнате, чтобы думать в такие моменты о пустяках. Подумаешь, ключи…
«Часа два ночи, наверное», — прикинул он время. Оглянулся, проверяя, не расстелила ли какая-нибудь добрая душа мягкий коврик на лестничных ступеньках. Хотя бы тряпочку… Нет, не расстелила. А жаль. Он ведь не лошадь, чтобы спать стоя. Жаль, что не лошадь, — жить было бы проще, по крайней мере проблем с ночлегом уж точно бы не существовало. Он снова заложил руки в карманы, поочередно в правый и левый, затем в левый и в правый — ключи не появились. И как он теперь объяснит матери свое ночное вторжение? Скажет, что у него нет ключей и что он не лошадь? Поймет ли мама?
«Мама на то и мама, чтобы все понимать», — заверил он себя и нажал осторожно на кнопку звонка. Через какое-то время послышались торопливые шаги.
— Леша?
«Кто же еще, больше некому, один такой идиот на свете».
— Я, мам.
— Ах ты, Господи. Что случилось-то?
Она распахнула дверь, смотрела так тревожно, что у него сердце сжалось.
— Да все в порядке, мама. Я цел и невредим. Просто ключи свои у приятеля случайно оставил. Извини, что разбудил.
— У приятеля?
— У приятеля…
Холодная волна прокатилась по телу — он вспомнил, в каком состоянии пребывал, когда одевался. Нет никаких гарантий, что джемпер не наизнанку и не задом наперед, как и джинсы, — впрочем, нет, с джинсами все должно быть в порядке, он же ширинку впереди застегивал, не сзади, это
— У приятеля, — снова подтвердил он, теперь уже с уверенностью в голосе, и сочинил на ходу: — Собирался заночевать, да только ему в час ночи с работы позвонили, сказали, чтобы срочно приехал. Пришлось идти домой — не оставаться же с его женой в квартире ночью…
— Нуда, конечно, — медленно проговорила мать. — А что же это за работа такая у твоего приятеля, что его в час ночи…
— Он врач. Хирург, — отрапортовал Алексей не краснея: назвался груздем — значит, полезай…
— Хирург? Это что ж за приятель такой? Не знаю такого…
— Мама, — вздохнул Алексей, поняв, что его талант писателя-фантаста окончательно иссяк, — ты же не можешь знать всех моих приятелей. Не переживай — я здесь, живой и голодный. Иди спать, а я сейчас пару бутербродов с колбасой в желудок закину и тоже лягу.
— Голодный, — оживилась, как и положено, мать, услышав волшебные слова. — Что же это, жена-то у твоего приятеля… '
— Современные женщины, мама, все эмансипированные. Не пристало им кормить ленивых мужиков.
— Да что же это за жена такая? — повторила мать.
— Понятия не имею, — совершенно искренне, в первый раз с начала не слишком приятной беседы, ответил Алексей. — И не нужно мне ничего разогревать. Я вообще неголодный.
— Сам же сказал, что голодный.
— Я пошутил. Уж и пошутить нельзя в самом деле. Я ел.
— Что ты ел?
— Сыр, — ответил Алексей, поскольку говорить правду оказалось гораздо приятнее. — Я ел сыр. Очень много сыра съел, так что давай спать, мама.
— Сыр…
Из комнаты вышла кошка — она-то его и спасла, приняв огонь на себя.
— Проснулась, моя красавица?
— Вот и кошку разбудили. Сейчас еще отец проснется, а за ним и все соседи. Спокойной ночи, мама. — Он привлек мать к себе, чмокнул в макушку с редкой проседью. — Ты у меня совсем еще молодая. Почти ни одного седого волоса.
— Скажешь тоже — молодая…
Когда за стеной послышался трезвон будильника, Алексей подумал: может быть, именно для этого он и лежал весь остаток ночи не сомкнув глаз, чтобы не пропустить эти чудесные трели? Тут же послышалось шарканье тапочек по старому паркету, звук льющейся из крана воды — отец собирался на утреннюю смену.
«Компот, — пронеслось в голове, — компот из крепко забродивших Евиных райских яблочек, как сказал Иржи Грошек, вот что она такое».
Алексей вздохнул и перевернулся на другой бок — в результате долгих ночных раздумий ему все же удалось сделать хоть какой-то вывод. Хоть какой-то. Может, теперь поспать? Или встать, совершить утреннюю пробежку, как в армии, облиться холодной водой, а потом… Что потом? Долбануть стакан водки натощак? Повеситься? Сыграть собачий вальс на старом фортепьяно? Начать учить немецкий?..