Розы на снегу
Шрифт:
— Не доходя до города, на большаке встретишь парня с велосипедом. Спросишь его: «Вы не знаете, кому нужна швея?» Он ответит: «На окраине в четвертом доме» — и передаст письмо. Поняла?
— Все сделаю, дядя Коля. Не беспокойтесь…
— А это твой документ… — Тебеньков положил на стол желтый паспорт с фашистской свастикой.
Сделан документ был мастерски, по всем правилам. Отныне Женя становилась дочерью старосты, расстрелянного партизанами.
В ту ночь она долго лежала на сеновале. Глаза ее были открыты. Женя искала счастливую звездочку, а мысли были заняты предстоящим заданием. Она старалась представить будущую дорогу, шептала названия деревень…
Утром Афанасьева отправилась в путь.
По давнишнему молчаливому уговору Нина проводила подружку до околицы. На прощание она сунула ей несколько кусочков сахара.
Женя, что-то напевая, зашагала по тропинке. Вскоре скрылись из виду Большие Павы. Начался лес. Вековые сосны верхушками подпирали голубое небо. Было тихо и сумеречно. Мягкая, мшистая трава приятно холодила ноги. Изредка Женя нагибалась, чтобы сорвать серебристо-синие крупные ягоды голубики.
К вечеру Афанасьева пришла в Гостёны. На краю деревни знакомый дом. Женя осмотрелась, стукнула три раза в окошко. Показалось лицо молодой женщины:
— Заходи.
Женя вошла в чистенькую, опрятную светелку, поздоровалась, спросила:
— Аня, мне можно у вас переночевать?
— Конечно. Фашисты из деревни ушли еще вчера.
Аня была агентурной разведчицей. Через нее партизаны знали все, что делается в округе. А ее дом, почти у самого леса, был удобен для явок.
Женя и Аня недолго поговорили и после ужина улеглись спать. А с первыми лучами солнца Афанасьева продолжала свой путь.
Деревни, которые она проходила, были похожи друг на друга. На обветшалых крышах висели клочья почерневшей соломы. Плетни местами повалились, и редкие прутья торчали, как ребра скелета. Не выскакивали из подворотен с заливистым лаем собаки. Обобранные, ощипанные псковские деревушки казались вымершими.
К полудню она вышла к большому селу. На пригорке стоял кирпичный дом с заколоченными окнами. «Наверное, школа», — подумала Женя.
Возле дома копошилась женщина. В черном платке почти до самых бровей, сгорбленная, она выглядела старухой. Женя подошла к ней:
— Тетенька, как мне на большак выйти?
Женщина разогнула спину, охнула:
— На большак, говоришь. А ты отколь будешь?
— Из Плащац…
Женщина промолчала. Но глаза ее смотрели недоверчиво. И Женя почему-то смутилась от этого взгляда.
— А вот иди-ка лучше через гороховое поле. На случай какой и горох укроет.
— Спасибо!
Женя подняла на плечо котомку.
— Подожди-ка.
Женщина вошла в дом и сразу же вышла. В руках у нее были ломоть хлеба и кусок мяса.
— Возьми…
Женя поблагодарила и направилась из деревни. Из крайней огромной избы доносились пьяные голоса. Афанасьева ускорила шаг. За околицей свернула на гороховое поле.
Не успела пройти и десятка шагов, как услышала топот и крики:
— Стой! Стой! Стрелять буду!
Женя подумала: «Наверное, полицай». Бежать бесполезно. Пустит пулю в спину. Решила идти спокойно, будто не принимает крики на свой счет.
— Стой, тебе говорят! — Ее с силой дернули за ворот. Перед ней стоял здоровенный полицейский.
— Почему не останавливаешься? Приказу не слышишь?
— Пусти. И не дерись. Веди к своему начальнику! — стараясь показаться обиженной и рассерженной, отвечала Афанасьева.
Пререкаясь, они дошли до избы.
— Шпиёнку привел. — Полицай сильно толкнул Женю на середину избы. Его захмелевшие друзья загоготали.
— Куда идешь? — спросил рыжий, с лицом сиреневого оттенка.
— В Остров. На работу.
— Пачпорт есть?
Женя развязала котомку, достала завязанный в платок паспорт.
Полицай долго его рассматривал, словно обнюхивал.
— А чего ж печатка Сошихинская? Там вроде бы давно и комендатуры нет.
Женя вздрогнула. «Засыпалась», — мелькнула мысль. Но сейчас же взяла себя в руки и возмущенным голосом сказала:
— По-вашему, может, и в Острове немецкой власти нет?! Может быть, я зря иду к господину бургомистру?!
Полицай замолчал и, обращаясь к верзиле, сказал:
— Степан, тебе все равно в Остров топать. Проводи девку… Там разберутся.
Верзила выругался. Допил оставшиеся полстакана самогона, свернул козью ножку и рванул Женю за руку:
— Пошли!
В соседней деревне их встретила компания загулявших полицейских. Они, как видно, обрадовались встрече.
— Здорово, Степка! Куда ты прешь девку?
— В Остров. Будет служить у самого бургомистра.
— Ну и пусть топает сама, — сказал молодой парень. — Идем раздавим. — Он выразительно щелкнул себя по горлу.
Полицай поглядел осоловелыми глазами на Женю, что-то соображая, потом махнул рукой:
— Мотай отселева!
Женя пошла по улице. Сначала спокойно, еще не веря в случившееся. Потом быстрее, быстрее.
С высотки показалась серая лента шоссе. Впереди, среди полей, зеленый островок города. Несмотря на усталость и пережитое, Женя запрыгала от радости и почти бегом бросилась вперед…
Прошло несколько дней. На железнодорожном участке Остров — Псков загрохотали взрывы, летели под откос вагоны, пылали станции. И партизанский радист коротко выстукивал:
«При подрыве вражеского эшелона на железной дороге Остров — Псков разбито… уничтожено…»
В этих успехах бригады была и лепта юной разведчицы.
Потом Афанасьева еще не раз ходила на связь. Женя приносила бумажки, на которых бисерным почерком были написаны понятные только Тебенькову сведения. Советские патриоты зорко следили за каждым шагом гитлеровцев. И снова летели под откос эшелоны.