Розы (сборник)
Шрифт:
Доктор Уикхем приходил дважды в день, утром и вечером. С утра он проверял, как ей спалось, а вечером они разговаривали о чем-нибудь подробно. Сны Кэрри были однообразными в своей жути, поэтому она перестала рассказывать их детально, только называла: «про глаза», «про маму», «про Макса». Три сна остались с ней в клинике, все остальные не могли просочиться сквозь толстые стены. Кэрри однажды попыталась открыть окно, чтоб впустить их, но сработала сигнализация, и долго нужно было уговаривать доктора Уикхема, чтоб он снова разрешил сидеть на подоконнике.
Вечерние разговоры были куда интересней. Сначала Кэрри рассказывала без особого энтузиазма,
Рассказы про упавшую с полки перечницу, скрип дверей спальной комнаты, неясные крики под половицей в коридоре превращались в целые истории, где главными героями были духи, демоны и ведьмы. Ведьмы нравились Кэрри особенно сильно, и сколько бы доктор Уикхем ни пытался разобраться, являются ли они проекцией матери или самой пациентки, Кэрри настаивала на оригинальных именах. Появляясь в историях, они оживали вокруг нее. Выходя из кабинета доктора, она непременно брала с собой кого-нибудь еще. Ведьмы рассказывали ей про дела давно минувших дней, духи звенели и свистели под потолком, а демоны без устали предлагали, предлагали, предлагали…
Самые приятные предложения Кэрри принимала – в ней родилось безрассудство, которое когда-то помогло пережить разлуку с матерью. Отчаяние, свойственное тем, у кого нет ясного будущего. В обмен на сущие безделицы Кэрри с радостью отдавала немного крови, кусочки жизни и даже щепотки воспоминаний. С воспоминаниями расставаться было проще всего, а вот жизнь и кровь Кэрри берегла ради самых приятных подарков. Улыбки, беззаботный смех, минуты абсолютного счастья, фигуры погибших людей – все являлось ей, стоило заключить договор и уплатить нужную цену.
Утром она загадывала, чего ей хотелось бы вечером, а разговор с доктором Уикхемом подталкивал воображение в нужную сторону, так что из его кабинета с ней выходил «правильный» дух или «нужная» ведьма. Демоны – те являлись сами. Кэрри привыкла, что демоны могли разбудить ее посреди ночи и уяснила, что днем путь в палату заказан им. Днем, сидя на подоконнике, она слушала истории ведьм и жужжание духов, ночью беседовала с демонами, и жизнь приняла совершенно новый облик. В ней исчезли понятия о прошлом, которым Кэрри расплачивалась, и будущем, которого она боялась. Был только настоящий момент, время здесь и сейчас.
Каждый день она видела Никки – почти в одно и то же время. Всегда Никки приносила с собой ворох вопросов и надежд. Они вились вокруг нее, и Кэрри любила сидеть и наблюдать за тем, как духи играют вокруг, растворяя в себе чужие иллюзии. Никки уходила опустошенная, но спокойная, а Кэрри нравилось напоследок взглянуть на это спокойствие – на жизнь, в которой нет здесь и сейчас, а есть только прошлое и будущее. Кэрри послушно приходила и разговаривала, послушно уходила, ощущая важность момента и смутное чувство долга перед Никки, но все это доставляло ей не больше хлопот, чем завтрак с утра и обед после полудня.
– Скажите, вы не видели больше свою мать? – осторожно спросил доктор Уикхем на пятой неделе лечения, подстегиваемый следователем, совестью и собственным графиком, который расписал для Кэрри в ее личном файле.
– Мать? – рассеянно переспросила та, глядя поверх головы врача.
– Да, вашу мать, как тогда, помните? Когда вы рассказали
Он понимал, что может спровоцировать новый приступ и ухудшение, но – скажите на милость! – куда уж хуже, когда пациентка буквально тает на глазах. Исчезает в воздухе, несмотря на полноценное питание, визиты подруги и довольно спокойный график.
– Нет, – Кэрри помотала головой. Она могла бы протянуть руку и коснуться матери кончиками пальцев, но та стояла, приложив палец к губам, и Кэрри была уже достаточно умна, чтобы слушать духов.
– Вы в этом уверены?
– Уверена, – Кэрри кивнула. Мать улыбалась ей, счастливо растягивая губы. На ней было то самое платье, знакомые туфли и прическа. Кэрри видела, как похожа была на мать. Теперь она не смотрелась в зеркало, но ощущала себя по-прежнему. Ей казалось, что ничего не изменилось вокруг с тех пор, как она попала в клинику. Времени для нее не существовало. Мать отступила на задний план, а вперед вышел демон. Кэрри посмотрела ему в глаза и узнала их. Эти глаза следили за ней из лужи крови, из капель чернил, они были во сне, и она точно знала, что теперь впервые видит их наяву.
– Кого вы видите сейчас, Кэрри? – нахмурился доктор Уикхем – он тоже узнал. Узнал выражение лица, когда пациентка начинала бредить.
– Никого, – Кэрри вновь замотала головой. Демон кивнул, подошел к доктору и положил иссиня-черную ладонь ему на лоб. – Прощайте, мистер Уикхем, – сказала Кэрри.
Духи вокруг нее затеяли веселую игру, гоняясь друг за другом. Ведьмы перешептывались, а демон – тот самый демон – разглядывал комнату доктора. Кэрри тоже начала разглядывать, стараясь запомнить каждую деталь, потому что эти воспоминания потом можно будет продать по очень выгодной цене. Возможно, за пару капель ключевой воды или один глоток свежего воздуха.
– Здравствуй, Кэрри, – нарушил молчание демон, и она приготовилась слушать, надеясь, что новая сделка окажется интересной. Взгляд наткнулся на лежащего в кресле доктора – тот мирно дремал, сложив руки на груди. Демоны иногда забавлялись, влияя на мир живых людей просто от скуки, но сейчас Кэрри ощущала уверенность в том, что она никогда больше не увидит доктора Уикхема. И обрадовалась, что заранее попрощалась с ним.
***
Никки жевала шоколадку, сидя на промерзшей – холодной и твердой – земле, разглядывала груду фантиков рядом с каменной плитой перед собой и пыталась понять, что можно сделать. С того дня, как к ней явились два офицера и попытались найти Кэрри в шкафу с одеждой, прошла почти неделя. Никки гадала, что могло произойти за это время, и так запустила свою собственную жизнь, что получила внушительный нагоняй от родителей. Мать визжала в трубку о том, что «пьянки и гулянки» можно было простить, но столько прогулов – это слишком. Отец грозился прекратить оплату занятий.
На кладбище всегда было спокойно – Никки поняла это уже на второй день. Здесь никто не кричал, никто не устраивал вечеринок, никто не злился. Грустить приходили в одиночку, а редкие процессии вели себя так тихо, что их можно было вовсе не замечать. Никки разглядывала плиту с именем Макса, скользила взглядом по заветным датам, шептала вслух: «Дорогому сыну».
Ей казалось – когда на улице темнело и холодный ветер залезал под куртку – что внизу, в гробу, лежит она сама, а Макс вселился в ее тело и теперь пытается помочь бедной Кэрри. В последний раз, когда они виделись, Никки пообещала, что вытащит подругу, а вышло совсем иначе. Кэрри сбежала сама.