РrоМетро
Шрифт:
– Это не у меня! – поспешил заявить Игорек.
Треньканье повторилось.
– Это рация, – сказал Вячеслав.
Но я уже и без него догадался, что звонит радиотелефон у меня в кармане. Выпустить из рук цепочку и тем самым нарушить контакт я не мог, поэтому попросил Ларина:
– Жень! Прими, вызов.
– Запросто! – Евгений добыл трубку, совершил пару нехитрых манипуляций и приложил к уху. – Главный рулевой отдельной маневровой бригады на проводе! – После небольшой паузы ответил кому-то: – Да нет, жив. Что с ним сделается. Просто у него сейчас… как бы это помягче… короче, руки заняты. Что рот? Нет, рот свободен! Хорошо, передаю. – Сунул трубку мне под нос, отрапортовал с акцентом: – Однако самый большой начальник требуют.
– Да, – сказал я в трубку.
– Что с Савельевым? – Статические помехи не скрыли озабоченности в голосе майора.
– Не волнуйтесь. С вашим племянником ничего не случилось.
– Знаете, значит, – констатировал майор. – Ладно. Я, собственно, хотел сообщить, что отделение предупреждено. По моим подсчетам, вы скоро будете проезжать мимо, так вот, я связался с дежурным, никаких препятствий вам никто чинить не собирается. Вы поняли меня?
– Да, поняли, – сказал я. – Спасибо.
– Так что насчет Савельева…
– Договор остается в силе. На первой же станции, как только будет возможность, мы его высадим.
– Хорошо, – сказал майор. – Я верю вам. Отбой.
– Не волну… – начал я, но по характерному молчанию в трубке понял, что сеанс связи закончен. – Все Жень, отбой.
Ларин привел телефон в походное положение и уже собирался опустить его в мой карман, когда мне, наконец, бросилась в глаза одна занятная деталь. Настолько занятная, что остается только изумиться, как я не заметил ее раньше.
– Стоп! – скомандовал я.
– А? – Ларин застыл на месте. – Стоп в смысле тормози?
– Стоп в смысле замри! Так. Теперь отведи телефон от моего лица, я хочу рассмотреть. Да, вот так.
Просто поразительно! Я ведь уже держал его в руках, разговаривал по нему, любовался на необычную антенну, даже слушал инструкции Савельева: «потом на красненькую кнопочку, потом ту, что с шариком». Даже полный кретин на моем месте заподозрил бы неладное. Но не таков наш герой!
Почему я только сейчас обратил внимание на весьма странную, мягко говоря, раскладку клавиатуры телефона? И… что все это значит? А?
На мгновение у меня потемнело в глазах. Кажется, я был слегка не в себе, реальность вокруг меня расплывалась и покачивалась. На какое-то время я просто перестал ее чувствовать. Потом все прошло, осталось только головокружение.
– А? – повторил я.
– Я спрашиваю, можно уже отмереть? – Ларин заглянул мне в лицо откуда-то издалека, как через мутное стекло иллюминатора подводной лодки.
– Да. – Я несколько раз моргнул. – Хочешь порулить? Мне нужно выйти. Ненадолго. – Собственный голос казался неестественно громким в замкнутом пространстве кабины. Произнесенные слова не затихали, а продолжали носиться вокруг, отскакивая от стен, и возвращаясь. И возвращаясь. – Ненадолго… Ненадолго… Ненадолго…
– Давай-авай, – согласился Женя. – А то ты и вправду бледный какой-то, ой-то. Погуляй-ай-ай-ай. А мы тут пока… тут пока… – И потянулся к поручню.
Я ничего не успеваю сообразить. Просто вижу, как Женина рука тянется вперед, уверенно берется за свисающий вдоль клеммы-поручня конец цепочки – чуть ниже моей собственной руки, по локоть одетой в зеленую резиновую перчатку, – и мгновенно одергивается, будто ужаленная. И еще я слышу, как кричит Женя. И поворачиваюсь к нему.
Женя жив. Он подскакивает на месте, изысканно матерится, комично дует на ладонь.
– Что, пробивает? – без злорадства спрашивает Савельев.
– Д-д… д-да! – Женя скалится левой половиной рта.
– Еще бы: восемьсот вольт! – Во взгляде рядового прочитывается уважение.
– Я т-так и па-а… – тянет Ларин и нервно смеется.
Все нервно смеются.
– Паш, ты, вроде, выйти хотел, – напомнил Петрович.
– Да. Мне надо. Ненадолго…
– Так давай я тебя подменю. Ты только перчатки не забудь передать, а то будет, накх, как с этим…
Петрович тянет рычаг на себя. Спустя полминуты вагон притормаживает. Я отпускаю цепочку. Руки затекли. Вагон останавливается мягко, без толчка, снова меняет направление движения. Я с трудом стягиваю перчатки и передаю Петровичу.
– Пост принял, – бормочет он.
Я вытискиваюсь из тесной кабины и с садистской основательностью прикрываю за собой дверь. Мне нужно остаться одному.
Головокружение проходит. Реальность возвращается в привычные границы. Правда, легче от этого не становится.
– Ну! – Я обращаю взгляд к потолку, потемневшему из-за облетевшей при взрыве краски. – Чего молчишь? Объявляй!
Не слышу ответа.
– Эй! Это же переломный момент, ты просто не можешь его не объявить! Забей на то, что вагон оторван от поезда, а в нашей кабине я что-то не заметил никакого магнитофона. Вспомни Чехова! Он говорил: если на стене висит динамик, то должен же он в конце концов сказать что-нибудь путное… Давай!
Эфир наполняется звуком.
Глава двадцать первая
«Переговорная станция»
– Умница! – похвалил я. – У тебя отлично получилось. И очень символично. Настало время переговорить с твоим хозяином.
Я еще раз взглянул на рабочую панель савельевского радиотелефона.
Сверху сетка динамика, снизу прорези микрофона, между ними, как водится, клавиатура. Сначала три ряда цифр, от одного до девяти, нуль почему-то отсутствует. Затем еще два ряда – цветные кнопки без надписей, наличествуют все цвета радуги, кроме голубого. Последний ряд – пять кнопок меньшего размера, на которых изображены геометрические фигуры: квадрат, треугольник, круг, ромб и звездочка. Пятиконечная, советская – куда ж от нее денешься в постсоветском субреализме…