Ртуть
Шрифт:
Я встретилась с ней взглядом, но смотрела сквозь нее.
— Трагизма?
— Влюбленные в этих историях всегда ужасно страдали. Один из них всегда умирал. Это были прекрасные истории, но они заканчивались разбитым сердцем.
— Звучит… ужасно. — Я попыталась рассмеяться, но не смогла вдохнуть для этого.
Наконец на лице Те Лены промелькнуло беспокойство.
— С тобой все в порядке? Ты какая-то бледная.
— Да. Да, я в порядке. Я… ты случайно не знаешь, где Фишер?
— Он просил передать, что будет ждать тебя в своей комнате.
— О, отлично. Спасибо. Вообще-то, я думаю, что пойду и найду его.
ГЛАВА 35.
ОРАКУЛ
Оникс вышел за мной из кузницы и бежал рядом, пока я спешила по коридорам Калиша. Как только я распахнула дверь, он проскочил в спальню и запрыгнул на кровать, где Фишер сидел, откинувшись на подушки, без рубашки, и просматривал страницы книги.
Он улыбнулся, когда маленький лисенок запрыгнул к нему на колени и принялся вылизывать его подбородок. По-настоящему улыбнулся. Улыбка померкла, когда он перевел взгляд на меня и увидел, в каком я состоянии.
— Черт возьми, малышка Оша. На тебя напали по дороге сюда? Ты вся вспотела.
Я захлопнула за собой дверь.
— Почему ты не называл мое имя? Раньше? — Я задыхалась.
— Что?
— Я здесь многие недели, и до сегодняшнего дня ты отказывался произносить мое имя. Почему?
Он положил книгу на кровать и осторожно снял Оникса со своих колен.
— Я… я просто…
— У меня только что состоялся очень интересный разговор с Те Леной. Я была слишком больна, чтобы заметить это раньше, когда она приходила и лечила меня после той стычки с вампиром, но у нее на руках эти безумные татуировки. — Я подняла свою руку для пущего эффекта. — Она рассказывала мне о том, откуда они взялись и почему. А потом! Потом! Ха-ха! Представь мое удивление, когда она рассказала мне о божественных узах, Фишер!
— Черт, — прошептал он.
— О, это забавно. Я сказала то же самое!
— Послушай…
— Скажи мне, почему ты не называл мое имя, — прорычала я. Мое сердце стучало в груди, как поршень. Если я не сяду в ближайшее время, то упаду, но я хотела сначала услышать, как он это скажет. Мне нужно было его гребаное признание. — Я знаю, что ты не можешь мне лгать, так что давай. Скажи мне, почему.
Он сидел, его обнаженная, покрытая татуировками грудь не двигалась, черные волосы падали на лицо, такое совершенное, такое красивое, и эта чертова тварь в глубине моей души заныла и сказала «мое».
— Ты знаешь, почему, — сказал он в моем сознании.
— Нет, Фишер. Вслух.
— Ладно, хорошо. Пусть будет по-твоему. Сначала я не говорил этого, потому что чертовски ненавидел тебя, — сказал он. — Ненавидел то, что ты собой представляешь.
Моя кровь застыла в венах, как лед, но я должна была это услышать.
— И что же это?
— Слабость. Уязвимость.
— Я не слабая, Фишер! Я не такая, как эти бабочки, которые вылупляются и умирают на холоде…
— Не ты! Я! — Он ударил себя в грудь, внезапно придя в ярость. — Моя слабость! Моя уязвимость! Я веками знал, что ты придешь. Что однажды
Я так сильно прикусила кончик языка, что почувствовала вкус крови.
— И да. Я как-то рассказывал тебе о бабочках. Да, я говорил тебе, что они вылупляются и умирают за один день. Но я был жесток, Саэрис. Я не рассказал тебе о них всю правду.
В спальне ничего не изменилось. Ничто не двигалось, но воздух, казалось, застыл. Фигуры на картинах с изрезанными лицами, казалось, затаили дыхание.
— Что ты имеешь в виду? — прошептала я.
— Ошеллит вылупляется один раз в жизни большинства фей. На севере, в пустошах, далеко за Аджун-Скай, где раньше жили драконы. Воздух там такой холодный, что может заморозить легкие, если вдыхать его без маски. Долгое время там нет никакой жизни. Но раз в тысячу лет завывающие ветры стихают, возвещая о приходе Ошеллит. Весть об этом событии быстро распространяется. Именно тогда самые храбрые из нас отправляются в путь. Они идут пешком туда, куда не доберется ни одна лошадь. Когда они достигают долины, где вылупляются Ошеллит, они находят коконы бабочек и накрывают их своими телами. Они дают им столько тепла, сколько могут, и так долго, сколько хватает сил. Им может потребоваться до двенадцати часов, чтобы выбраться из этих коконов. Но когда они это делают… — Кингфишер сглотнул и покачал головой. — Это самое прекрасное, что может испытать человек в этой жизни. Они светятся голубым, розовым и серебряным неземным светом. Их появление сопровождает музыка, хотя никто не знает, откуда. Сладкая, нежная песня, способная исцелять. Ошеллит спариваются и откладывают яйца, но как только заканчивают с этим, они поднимаются в воздух и танцуют. Защитить их, пока они живы, считается священным обрядом, ради которого многие умирают. Вот что означает Ошеллит на древнем языке фей, Саэрис. Самый священный.
Он на мгновение закрыл глаза, выражение его лица исказилось от боли. Дыхание стало прерывистым.
— Все имена обладают силой в этом месте. Каждое имя что-то значит. У нас есть истинные имена, которыми мы ни с кем не делимся. Ни с друзьями. Ни с родными. Часто наши матери — единственные люди, которые действительно знают их. И даже мать может использовать имя своего ребенка в своих интересах, в погоне за властью. Это место — оно в полном дерьме. И ты появляешься, и у тебя одно гребаное имя, и все его знают. Я не мог его произнести, потому что боялся. Того, что это сделает со мной, когда я скажу. Это было бы все равно, что признать, что ты была здесь после стольких лет. Поэтому я называл тебя Ошей. Но это значило больше, Саэрис. Для меня это значило больше.
Он говорил это несерьезно. Это было невозможно.
— Все это время… — прошептала я. — Но… ты называл меня так с самого начала.
Кингфишер медленно кивнул, его глаза ярко сияли.
— Самая священная, — повторил он шепотом.
Я закрыла лицо ладонями и сдалась. Я зарыдала. Имя, которое он дал мне, имя, которое я ненавидела, было признанием того, что я значила для него уже тогда. Долгое-долгое время я могла только плакать, переживая это грандиозное откровение. В конце концов, внутри меня воцарилось какое-то спокойствие.