Рубедо
Шрифт:
— Господь оградил, — перекрестилась Фрида, несчастно осматривая кабинет.
— А лучше бы были, я глаз не сомкнула, то выпивку подносила, то закуску, а один господин меня дважды ущипнул! Какое нахальство! Теперь мне это до вечера не выгрести, а ведь сегодня Рождество…
— Ты иди, — рассеянно сказала Марго. — Побудь с родными, уборка подождет.
— Да как же! Перед праздником самим! Неприлично вовсе!
— Иди, иди. Я гостей принимать не буду, к мессе приготовлюсь, — Марго выдавила бледную улыбку, и Фрида ответно расцвела.
— Добрая вы, фрау! — затараторила она, закидывая
— А что же видели?
Пройдя к окну, распахнула рамы: сквозняком подняло портьеры, развеяло дымный полумрак.
— Видели, будто вы со Спасителем на большом императорском балу танцевали, — донесся возбужденный голос Фриды. — Мне торговка рыбой сказала, которая с зеленщицей водится, которая с кучером Петером знается, а тот у графини Нолькен служит, а та своими глазами видела, будто его высочество ваши плечи гладил, а его жена вся позеленевшая сидела, а у его императорского величества едва удар не случился, когда вы с его высочеством с бала сбежали.
— Вот как, — только и сумела произнести Марго, а улыбка помимо воли скользнула по губам.
— Ой! — пискнула Фрида, роняя шаль. — Ой, фрау! Так это правда?
Марго подняла сияющий взгляд.
— Умоляю, Фрида! Ни слова! — зашептала она, от неясного волнения сминая юбочные оборки. — Но да, да!
— Вы любите его?
— А он меня. Знаю, Господь нас накажет…
— За любовь не наказывают, фрау, — сказала Фрида, и Марго тихонько рассмеялась.
— Ступай же теперь, моя добрая, хорошая Фрида! Опоздаешь на праздник.
— Счастья вам, фрау! — выдохнула та, присела в книксене и, подхватив шаль, выскользнула за дверь, а Марго, прижав ладони к щекам, осталась посреди комнаты.
Часы гулко отбивали минуты, в остывающем камине потрескивало, сквозняк выдувал остатки прели и табака. Марго сходила в чулан, выудила из запасов старую тряпку, смочила и принялась убирать со стола — окурки, бутылки и прочий мерзкий сор полетел в мусорное ведро. То-то удивится Фрида, когда вернется! Но как же быть с Родионом?
Сведя брови, Марго протерла запыленный телефон, сняла трубку и остановилась.
Нельзя звонить в полицию: сейф цел, гости ничего не украли, не повредили, сам Родион до сих пор находится под пристальным вниманием шпиков, а бывший друг превратился во врага. При мысли, что ей придется отвечать на вопросы Вебера, Марго замутило, и вместо полиции она попросила телефонистку соединить с госпиталем Девы Марии.
— Доктора Уэнрайта, пожалуйста, — попросила, дождавшись ответа.
— Его нет, — треснула трубка. — Отбыл по срочному делу.
В университете его тоже не было, и когда будет — неизвестно.
Марго разочарованно попрощалась и возвратилась к уборке, настойчиво прогоняя тревожащие мысли — о возможном аресте, о слухах за ее спиной, о странных людях в доме. Физическая работа избавляла от назойливых
В горле пересохло. Марго обвела кабинет испуганным взглядом и напоролась на нарисованную усмешку барона.
«Родион не дурак, — точно говорил он. — И знает, с кем ты провела ночь, грязная девка».
Марго смяла портрет — ведь это просто картонка, пустая картинка, ерунда! — но на душе отяжелело.
Кое-как завершив уборку, нагрела воды для ванной, с трудом разделась, выползая из платья, как змея из кожи, помылась, переменила белье, потратила еще час на сборы — короткий зимний день сменился сумерками. Зажглись белые и красные огни, на улицу вышли разряженные горожане, где-то звучали рождественские гимны, и старый колокол Пуммерин басовито призывал Авьен на праздничную мессу.
Думалось ни о чем и обо всем сразу.
На подступе к собору вспомнилось, как впервые увидела Генриха рука об руку с женой, и горечь растеклась под сердцем: появятся ли она и теперь? Та, что по праву рождения принадлежит наследнику и ждет от него ребенка, а не та, что слышала от него пламенное «люблю». В крови бродила ядовитая ревность, и Марго, опустив на лицо вуаль, быстро пересекла Петерплатц, запруженный зеваками и полицейскими — только бы тут не было Вебера! Только бы… — и едва не смахнула юбками треногу мольберта.
— Простите, — рассеянно бросила через плечо и застыла, узнав осунувшееся лицо, и жесткие усики, и щуплую фигуру человека, сегодня побывавшего в ее доме.
— Аккуратнее, фрау, — ответил тот, придерживая мольберт и отводя в сторону занятую палитрой руку. — Сегодня скользко, поберегите себя.
Из-под низкого козырька блеснул заинтересованный птичий взгляд. Узнал или нет? Сердце бешено заколотилось. Марго быстро поднялась по ступенькам, боясь увидеть в толпе рябого, а еще хуже — Родиона. Протиснулась в узкий зев собора, и, все еще встревоженная, села с краю, в тени. Генрих обещал найти ее и подать знак, но Марго не хотела лишний раз привлекать к себе внимание — хватило и бала, и сплетен. Ей нужно только увидеть его, только разбить комковатую, все нарастающую тревогу в груди.
Она не слушала, что вещал его преосвященство: облаченный в алое, он был, как неопалимая купина, и слова, вплетенные в органные аккорды, звенели, как фальшивые монеты, не задерживались в голове и рассыпались по каменному полу. Марго видела, как справа от аналоя пустует балкончик, предназначенный для императорской семьи, и удивлялась этому. Да и не она одна: люди, сливаясь в молитвенном порыве, выдыхая в уплотняющийся воздух душное «Amen!», скользили напряженными взглядами по незанятой скамье, отчего на узкое лицо Дьюлы — да, Марго отчетливо видела это со своего места! — набегала тень недовольства. Он знал, отчего пустует балкончик, и начал мессу, не дожидаясь Спасителя, хорошо понимая, что не дождется.