Рубеж. Пентакль
Шрифт:
Я узнал еще несколько знакомых лиц – молодые ребята, из которых госпожа Ирина пыталась в свое время сколотить войско. Мало же их осталось, ох как мало!..
Взгляд невольно остановился на единственном улыбающемся лице. Красивая, по-кукольному румяная девушка. И где-то я ее уже видел… Кажется, это невеста чумака Гриня. Как ее, Оксана? Да. Ей, похоже, нет дела до готовящейся казни – разглядывает толпу, будто высматривает кого, будто ждет, что вот-вот объявится ненаглядный женишок!.. А женишок тем временем перевалился на ту сторону Рубежа, где-то там, в моем мире, вместе с госпожой Ириной, паном Мацапурой, проводником Сале…
Да, теперь я точно вспомнил. Это Оксана, это у нее на свадьбе так славно погуляли Юдка с сердюками.
Я оглянулся на того, с кем придется разделить позорную казнь. Оглянулся, надо сказать, с омерзением; Юдка на меня не смотрел. Вперился глазами в толпу, а кого там разглядел, кого увидел – уже не имело значения.
Обвинительное заключение читать не стали. Ограничились кратеньким информационным объявлением – мы обрекались смерти как пособники душегуба Мацапуры-Коложанского, чортовы прихвостни, изуверы, нехристи и убийцы. Последнее обвинение показалось мне забавным, потому что я так и не нарушил запрета. Не спустил смерть со своего клинка, и в этом мне немало помог умелый пан Юдка.
…В тот день Юдка взял на себя роль палача. Ту роль, которую так долго и верно исполнял мой Хоста, друг, спутник, подельщик, оставшийся в снегу на лесной дороге, но так и не нашедший покоя. Чем Хоста был при мне? Да убийцей же и был, но почему-то я и руку ему подавал, и ел с ним из одного котелка. А на Юдку мне не хочется смотреть. Хоть он и брат мне, брат по заклятию, и кому, как не мне, понимать…
– …А теперь, любезные, решите меж собой, кого из вас первым натягивать?
Распоряжался немолодой воин, кажется, его звали Есаул, кажется, мы с ним встречались там, на лестнице, среди жадного до крови железа.
Его взгляд был, как прикосновение бича.
Толпа зашевелилась, – вероятно, то было начало казни, теперь нам с Юдкой предстояло выяснить, кому принимать муки первым, а кому наблюдать – в ожидании своей очереди.
– Жребий, – не дрогнув, сказал мой товарищ по заклятью. – Жребий, панове, он рассудит.
Говоря, Юдка смотрел на сотника Логина. За спиной у того возникло движение – как будто бы кто-то пробирался сквозь толпу, словно желая уйти прочь, испугавшись предстоящего зрелища.
Впрочем, они тут, за Рубежом, ко всему привычные. Не из пугливых и не из брезгливых.
Есаул поднес к Юдкиному носу две соломинки в кулаке. Одна, предположительно, длинная, одна – короткая.
– Вэй, Ондрий, да ты две короткие суешь! Нехорошо над людьми в смертный час насмехаться!
В толпе кто-то засмеялся. Ночью такой смех услышишь – спать не ложись, кошмары замучат.
– Будет, – мертвым голосом сказал сотник Логин. – Дай ему вытянуть, Ондрий.
Юдка зубами ухватил одну соломинку, выпустил, взялся за другую; внутри меня стояла зима, холодная зима, и сердце пропустило удар, хотя решался вовсе не вопрос жизни и смерти. И неизвестно еще, что лучше, – первым лечь на скамейку или вторым…
– Короткая! Бери его!
Юдку подхватили под связанные локти два дюжих сердюка. Потащили к скамье; на миг мне показалось, что я различаю краски. Что на сотнике алый кафтан, а на сумасшедшей Оксане – пестрые, как луг, цветные ленты…
Юдку кинули на скамью лицом вниз. Разрезали и стянули штаны – по толпе прошелся гогот; пока привязывали к волам, пока разбирались с многочисленными постромками, наперед вышел барабанщик, парнишка лет четырнадцати в полном воинском облачении, с огромным, как бочка, гулким барабаном; ударил дробь.
Юдка приподнялся на скамейке и посмотрел на меня.
Он все уже видел. Он все пережил. Пленник, Смерть и Двойник встретились – но где было сказано, что Юдкина судьба решится в ту же минуту? Вот, он исполнил предначертанное – и теперь свободен.
Парнишка барабанил зловеще и гулко – вот только лицо у него никак не соответствовало моменту. Надутые красные щеки, казалось, вот-вот лопнут от гордости – как же, такое дело доверили! Перед всем людом, посреди площади!..
Щелкнул бич. Погонщик ударил по быкам; медлительные, мощные твари переступили копытами, сделали каждый по шагу…
Я лихорадочно огляделся. На всех лицах лежало одно и то же выражение; нехорошие были лица. Сотник, воины, зеваки, мужчины, женщины, подростки; я поймал себя на том, что готов их понять. Предательство и резня, страшный замок пана Мацапуры – и Юдка во главе карательных отрядов.
Скорей бы!
Быки сделали второй шаг. Натянулись веревки…
Я не видел Юдкиного лица. Немыслимо изогнувшись, казнимый смотрел через плечо, но не на быков, а куда-то в толпу. Призрак, что ли, явился ему? Говорят, так бывает – поглядеть на казнь приходит давно умершая жена, или отец, или…
Толпа заволновалась. Из-за плеча сотника Логина вынырнул некто знакомый, безмятежный, нос картошкой, щеки – как печеные яблоки, шапка до бровей.
– Вйо! А пошли, Рябый, Моругий!
Новый удар бича.
И тут быки встали.
Встали, будто в землю врытые, встали, опустив тяжелые рогатые головы, подергивая спинами в такт ярящемуся бичу.
– Вйо! Вйо-о! Ах, бисовы дети…
Сотник Логин напрягся. К уху его приник бойкий румяный старикашка, и никто не спешил прогонять назойливого деда, оттаскивать прочь, как это принято у приличных телохранителей. Кожа на сотниковом лбу пошла складками, будто тюлевая занавеска, – почему-то я вспомнил, как полощется под ветром легкая белая ткань.
Вот лицо Логина потемнело. Вот он вскинул руку, собираясь оттолкнуть старикашку, но тот, не дожидаясь толчка, отпрянул в толпу.
– Вйо!
Быки рванулись.
И тогда лопнули постромки. Все разом.
Быки качнулись вперед, сделали сразу несколько шагов, неприлично быстрых для такой серьезной скотины. Люди едва успели отпрянуть, падая, давя друг друга, освобождая быкам широкий коридор. Закричали женщины, кто-то заругался в голос, витиевато и оттого непонятно, к скамейке подскочил Есаул, держа наготове обнаженную шаблю: