Рубеж. Пентакль
Шрифт:
Кухарь в сотый раз совал языком, кривился, и торг начинался сызнова.
Когда же наконец денежный вопрос был кое-как улажен, Панько засобирался обратно. Видимо, он был изрядно доволен итогом торговли, потому что на посошок сунул сердюкам бутыль с…
Сале показалось – с водой.
– Выпейте, хлопцы, – задумчиво буркнул ведьмач, дергая бороденку. – Выпейте на помин души… не глядите, что халява – добрый чвирк, двойной перегонки!..
– Чьей хоть души-то? – сразу несколько рук вцепились в бутыль с чвирком – не отнимешь.
Рудый Панько только малахай поглубже нахлобучил да побрел к саням.
Дескать: эх, хлопцы, был бы помин, а душа для него завсегда сыщется!
Когда дед укатил восвояси, а сердюки успели для разгона пропустить по чарке-другой, во двор спустился Рио. Он постоял-постоял, глядя перед собой и словно забыв, зачем выходил из коморы, потом решительно направился к сердюкам и обеими руками поднял бутыль. Пока он пил прямо из горлышка, щедро заливая грудь, в глазах собравшихся вокруг мужчин родилось и выросло до необъятных размеров чистое, искреннее восхищение.
Двойной перегонки.
Сале еще подумала: так сельские дети глядят на канатоходцев и бродячих фигляров.
– Сальцем, сальцем заешьте, ваша мосць!
Даже кухарь метнулся от дверей своей обители поучаствовать в этом чуде: пан гуляет разом с сердюками!
– Заешьте, не побрезгуйте!
Герой заел, смахнул слезу и подсел к выпивохам.
Сверху высунулся из окна пан Юдка, глянул сумрачно, но встревать не стал.
В него плечи, як у бабы, В него очи, як у жабы, В него усы, як у рака, Сам недобрый, як собака! —вскоре оглушительно затянули сердюки, со значением косясь на окно.
Сам недобрый, як собака! —блаженно подтягивал странствующий герой, утирая слезы.
Еще позже вся компания ушла со двора, горланя песни и смачно обсуждая прелести шинкарки Баськи, а также лихой вдовушки Солохи, к которым они, собственно, и направлялись – добавить во всех смыслах. Вернулись сердюки далеко за полночь; когда именно, Сале не запомнила, потому что легла спать. Разбудило ее мерное громыхание в коридоре. Сунувшись туда прямо в ночной сорочке, женщина обнаружила героя в полном доспехе, марширующего из угла в угол без особой цели и смысла.
– А, С-Сале… – герой попробовал улыбнуться и неожиданно икнул. – Ежиха Сале со стальными иголками… Не сп-пится?.. и мне не с-с-с… не с-с-спи… а, чтоб его!..
И продолжил маршировать.
– Ты б шел ложиться, – женщина сперва хотела высказать Рио все, что думала о его несвоевременном загуле, но сдержалась.
Сдержалась легко, удивившись собственной покладистости.
Мельком подумалось: а славно было б упиться вдрызг самой!.. Почему раньше ей не приходило в голову такого простого выхода из тупика?! – захлебнуться, забыть, не думать, не помнить и просто шляться в коридоре, мешая честным людям коротать ночь в честном забытьи…
– Заказ! – вдруг возвестил герой, с лязгом садясь прямо на пол. – Большой заказ! Не поверишь, Сале, – я т-так его хотел… т-так ждал… дождался. И к'Рамоль тоже дождался… и Хостик… сейчас рады н-небось!.. до смерти рады. Скажи, Сале! – кому я мешаю на этом свете? Кому? Скажи! Ехал, думал: денег заработаю… миры посмотрю… Насмотрелся! Сыт по горло! Ведь ты тоже сдохнешь из-за меня, а я останусь жить дальше, жить и переезжать с м-места на место, нянчась со своим запретом на убийство! Они пошли к бабам, эти парни, и я пошел вместе с ними… скажи, Сале! – зачем я пошел с ними?!
– Успокойся, Рио, – женщина села рядом, остро чувствуя холод, идущий от половиц.
Не застудиться бы перед самым отъездом!
– Успокойся и иди ложись. Ну зачем мужчины ходят к бабам?.. Нашел, что спрашивать, глупый! Завтра мы уедем, уедем домой, и все вернется на свои места. Иди спать, герой.
– Все вернется на места, Сале? И Хостик вернется? И Рам?! И мы с тобой?! Ты врешь, и сама прекрасно понимаешь, что врешь… и я тоже понимаю. Ладно, пора и впрямь спать… герою пора спать…
Скрежет, взвизг металла – Рио поднялся на ноги и потащился к лестнице.
Встав на первую ступеньку, он обернулся.
– А я ведь… – совсем уж непонятно сообщил он, глядя мимо Сале. – Я ведь с женщинами… еще никогда. Ни разу. Мне ведь, в сущности, еще и тринадцати нет… маленький я еще. Маленький…
И совершенно бесшумно пошел к себе.
Высокий воин в боевом железе; усталый мальчишка, заживо похороненный в убийце с запретом на убийство.
Последняя мысль, явившись из ниоткуда, страшно обожгла Сале, и холод от половиц уже не имел никакого значения.
Минут через десять она на цыпочках подошла к двери коморы, где спал герой, но дверь оказалась заперта изнутри на щеколду.
А на тихий стук ей не открыли.
– …пан сотник! Пан Юдка, на околице палят!
Многоголосый вопль вытряхнул Сале из пыльного мешка задумчивости.
Вдали, со стороны западной окраины хутора, где начиналась мрачная громада леса, сумерки разом треснули гнилым полотнищем; и еще, теперь уже севернее, от замерзшего пруда.
Женщина запоздало поняла – это не впервые.
Самый первый, робкий треск двух-трех выстрелов она пропустила мимо ушей, не обратив на него внимания: сказалась непривычка к таким методам ведения войны.
Куда только и делась личина безразличия, вся показная неторопливость! Метнувшись в библиотеку, где лежали собранные ею котомки, Сале пнула вещи ногой – пропадай, не жалко! Наскоро застегнув на талии пояс с набором метательных клиньев, она сунула туда же два кривых клинка без ножен, накинула поверх полушубок и вихрем вылетела во двор.