Рубежи свободы

Савин Владислав

И кинул нам несколько страниц переделанного сценария. Что-о-о?? Товарищ Пономаренко!!

— А что вам собственно не нравится? Ни поцелуев, ни "обнаженки". Все строго в пределах советской морали. И в соответствии с вашими предпочтениями, товарищ Лазарева!

Снимали все (кроме украинских пейзажей) здесь в Москве — на окраине (жизнь того городка), в парке Сокольники (эпизод Пасечник и Катя), на территории "Мосфильма". Причем декорации сохранились еще с той, первой попытки — как например макет строящейся домны, в мой рост, все очень похоже, даже игрушечные пути внизу проложены, по которым крошечный паровозик с вагонетками ездит. Деталь, которую поднимать должны, в двух видах — и в модельном масштабе, и в натуральную величину (за нее же должен Пасечник цепляться и висеть), к крану подвешена на высоте метров пять, чтобы снять ее на фоне неба, под ней страховочный батут натянут. Съемочная площадка на настоящую стройку похожа — какие-то конструкции, вагончики, трубы. Строительные леса, уменьшенного размера — но если снизу снимать, то кажется, уходят на громадную высоту. И помост, на который мы должны подниматься, над землей метра три, но если на фоне неба, то полная картина что на самой верхотуре. Все занимают свои места — камера, мотор, начали!

Два авиамотора пропеллеры крутят, ветер создают, пыль по съемочной площадке летит столбами. Я только попросила эти агрегаты с земли поднять, чтобы дуло чуть сверху вниз, и нам юбки не задирало — мы девушки советские, приличные, а не какие-то там мерилин! Одеты по советской моде, платья с юбками солнцеклеш длины миди (у меня крепдешиновое, у "студентки Маши" из дешевого ситчика в горошек) и широкополые шляпки (у Лючии простая соломенная, с шелковой ленточкой, у меня более нарядная и с вуалью), этот головной убор не считается больше "буржуазным" — сначала среди "инквизиторш" в обиход вошел, еще на Севере, затем стал статусным для жен начальства, сотрудниц аппарата, а также у богемы. Остальные все, кто в кадре, выглядят по-рабочему — штаны из джинсы (ну очень ткань схожа), у некоторых даже с заклепками — в кино из иного будущего, за уличную массовку бы сошли, ну а здесь исключительно прозодежда, прочная, немаркая, даже ассистентки, помощницы режиссера, бегают по площадке в платьях, подолы прихватывая от ветра, косынки на головах трепещут как флажки. Я шляпу за край придерживаю, чтобы не слетела прежде времени, в сценарии прописанном, и вуаль опустила, чтоб не порошило глаза.

Дерябин, начальник стройки орет, почему стоим? Так ветер же, Игорь Родионович, по инструкции нельзя! Перестраховщики, конец месяца, что мы в Центр доложим! Тут я, как лицо из Москвы, вмешиваюсь — доложите об аварии, если случится? Или берете ответственность на себя? Дерябин лишь рукой машет, и уходит. Старый рабочий говорит тихо — у нас так и неделю дуть может, пока еще ничего, а вот после раздуется. Токмаков смотрит, оценивает — и приказывает, все по местам, начать подъем! Здоровенная труба отрывается от земли, и плывет по воздуху на тросах. И тут помреж приказывает, (строго по сценарию), чтобы подуло сильнее — а это уже буря с грозой, когда против ветра трудно идти. У нас юбки раздувает — вот не пойму как раньше женщины ходили в платьях с кринолинами и не боялись стать "унесенными ветром", ведь это там, где Скарлетт жила, такие бури бывают, что улетают даже дома? Жаль, что не довелось мне встретиться с Вивьен Ли, когда она у нас на "Совэкспортфильме" снялась сразу в трех картинах [21] , я тогда плотно на Севмаш была завязана, затем Киев был, а после у меня Владик родился, с ним сидела, из Москвы никуда. Вивьен Ли в сорок пятом домой вернулась, вот интересно, если она этот фильм, где мы сейчас снимаемся, увидит, то что скажет про наши роли? Ой, как нас треплет — стоим перед камерами на самом ветру, лишь ассистенкам дозволено самое ветреное место по возможности, стороной обегать. Смотрим, как трубу в воздухе мотает (и еще ее снизу тросами дергают, для достоверности). А ведь по жизни, так нельзя было, в мирное время! А если бы и впрямь авария, да еще с жертвами? На войне можно — там всегда по грани, и шанс считается, проскочит или нет? А Токмаков по сценарию, бывший офицер… выходит, не всегда надо, в жизни как в бой — на войне главное, победа, а за ценой не постоим, ну а когда мир, то можно и нужно с осторожностью? Значит и в игре, на киносьемках, я ценный опыт увидела? И моей героине обоснование — зачем она сейчас за Токмаковым наверх полезет? Да потому что поняла, что тоже виновата, не остановила — а значит, и отвечает!

21

Прим. авт. — см. Днепровский Вал.

Ну вот зачем в кино столько дублей — одного и того же? Чтобы после самый удачный выбрать, ну а прочие как пристрелка? Но тогда, и "девять не лучших к одному хорошему" тоже необходимы? Так неужели сам товарищ Сталин ошибся? Или он не то имел в виду? И ведь не только повтор — камера ракурс меняет, освещение, и ветер то слабее, то сильнее. Еще дубль, да сколько их там? Снято наконец!

Следующая сцена. Токмаков идет сквозь летящую пыль, широкими шагами, а мы с Лючией за ним бежим, за шляпки схватившись, нас несет, в спину толкает, подолы заносит далеко вперед. Лестница наверх, как корабельный трап крутая — не взявшись за поручни, не подняться. Камера на меня, крупный план — я шляпу отпускаю, ее тотчас срывает и уносит, вслед даже не смотрю, скорее наверх. А Маша-Лючия по сценарию чуть задерживается, ей хочется самой нарядной быть, перед предметом своего обожания — затем решает что любимый человек куда важнее, чем какая-то шляпка. При съемке того эпизода, у меня и у Лючии шляп было по нескольку штук одинаковых, поскольку после нескольких дублей головные уборы так мялись, ломались, изваливались в пыли, что теряли экранный вид, да и надевать на прическу было неприятно. По трапу взбегаем — хорошо, что я и Лючия в отличной физической форме, лестница крутая, а надо именно взбежать, и не один раз. Ой, как волосы треплет — такое ощущение, что с головы сдует как парик, или же лицо облепляет, не вижу тогда ничего. Вижу, и ассистентки растрепанные бегают, все без косынок, посрывало уже!

— Зачем прически делали? — смеется Лючия — ай! Аня, держи подол!

Сцена на помосте. Земля рядом — а на экране выглядит, будто ужасно высоко. За перила держусь — изображаю, что высоты боюсь, а долг сильнее. Ветер нам юбки закидывает на плечи — и камера на нас, крупным планом! Но я знаю, что в кадре мы не в полный рост, а по пояс, так что зрители ничего такого не увидят. И товарищи из киногруппы тоже, под платьями у нас узкие нижние юбки надеты, специально на этот эпизод. Захотелось кому-то (неужели самому Пономаренко) эпизод в стиле "советской мерилин" (не снят еще тот фильм в голливуде) — пожалуйста, покажем что мы тоже не бесполые, не монашки! Вот только у нас это не просто так, а часть подвига трудового — когда общее дело для наших советских женщин всего важнее! И, повторяю, на экране все будет выглядеть пристойно — я сценарий читала. И утвердила — уже властью представителя Партии, а не одной из актрис!

С напряжением смотрю туда же, куда Токмаков — предполагается, что на сцену укрощения трубы. Рыбников эффектно прыгал — в одном из дублей сорвался, но ничего страшного, на страховочную сетку упал. Ну а Маша по сценарию на Токмакова смотрит больше, чем на трубу. Все закрепили, поставили на место — победа! Токмаков с облегчением произносит — успели! И следующий эпизод.

Моторы ревут на полной мощности, на помосте настоящий ураган! Я в поручни вцепляюсь, уже всерьез испугавшись, что меня сдует прочь, платье наизнанку вывернуло и прочь срывает, над головой в узел завязывает! Ладно "наша советская мерилин лучше американской", но всему ведь есть мера и приличие! Совершенно не хочу "секс-символом" становиться, как та актрисулька — мы с Лючией сейчас советских женщин вообще изображаем, а не конкретно наши персоны!

— У нас девушки тут в штанах работают — произносит Токмаков, слова по сценарию.

— Если ради дела, то по-всякому можно — отвечаю я.

Эти слова — конец эпизода. Ветер стих, наши платья стали как обычно, колоколом подолы у ног, мы с облегчением вздохнули — и слышим, все готовьтесь, дубль два! Сейчас нас снова раздевать будет?! А Карнович-Валуа-Токмаков с усмешкой смотрит, и произносит мои же слова:

— Если в интересах дела, то можно. Надо, товарищ инструктор, надо! Раз Партия просит.

Настоящую Мерилин сюда, она бы сразу убежала с визгом — а мы терпели! Когда наконец спустились, нас попросили поверх какие-то ватники надеть, и тоже на камеру засняли. Я тогда не поняла, зачем — в сценарии вроде не было? И лишь после, при просмотре уже полностью смонтированного эпизода, мне захотелось сквозь пол провалиться — да что же это вышло такое?

Говорят, что натурщицы художникам позировали не нагими, а в тонких трико. Вот и мы с Лючией, в легких платьях на ветру, с самого начала были такими, фигуры показывая в мельчайших подробностях! И длилось это намного дольше, чем у Мерилин, и ракурс был куда наглядней! И как мы бежим, и у нас подолы между ног, и на лестнице сплошное бесстыдство, ну а наверху — да там кадры, когда у меня юбку над головой завязывало, были самые пристойные, в сравнении с тем, как на мне все облепляло, и ведь я не видела это тогда! А уж под конец — ужас!! Кто сценарий изменил??

Звоню режиссеру, злая как собака! Александр Григорьевич ссылается на то что "ваш товарищ так сказал". Валька, сволочь, гад, ты что с нами сотворил! Как это выглядеть будет?! Репрессирую! Убью!

В сцене последней, камера на нас наезжает, по пояс, по грудь, по плечи, только лица, как нам волосы рвет и лица юбками захлестывает, так что мы словно тонем в ветре, так по сценарию должно быть, "режиссерская находка". Но Валька достал где-то еще два куска такой же ткани, как наши платья. И на экране, после слов, Токмакова и моих (и еще Лючия вскрикнула, ей тоже показалось, что нас с помоста унесет) — два треплющихся бесформенных лоскута улетают в небо, на фоне облаков. А после, внизу, мы в ватниках, в кадре по пояс, платьев не видно совсем. Что случилось — домысливайте сами!

Как я Вальку не прибила, когда увидела, не знаю сама. Орала на него, не стесняясь Пономаренко! И требовала это бесстыдство из фильма убрать! А Пантелеймон Кондратьевич лишь усмехался, а затем выдал:

— А мне понравилось! Идейно все получилось — как вы, Анна Петровна рассказывали, про ваш партизанский отряд и связную из Минска, как она с донесением шла, ей реку переплыть надо было, и узелок с одеждой утопила, зато донесение и личное оружие спасла. И почти сутки еще пробиралась по лесу, почти нагишом, хорошо что тепло было, но комары. И никто в отряде ее "бесстыжей" не назвал — кстати, как ее звали, не помните? [22] Также, фильм внимательно смотря, никакой "обнаженки" я там не узрел, только ваши лица и руки, все строго "облико морале". А что кто-то выдумать может, по своей испорченности — так кто за дураков отвечает? Безобразие убрать — ну, Аня, вы скажете, у вас обеих там великолепные фигуры, стройные и подтянутые, как на физкультурный парад! Нет там никакого неприличия — уж никак не больше, чем на пляже, или шествии спортсменок. Впрочем, красавицы вы мои, давайте вы у себя дома, у своих мужей спросите, можете их в удобное время на просмотр пригласить. А я — у товарища Сталина, что он скажет. Но мое личное мнение, и я его Вождю выскажу — да Мерилин, которая ту сцену еще не сняла, от зависти убьется, и в то же время приличия полностью соблюдены, строго по-советски! Аня, уж вам-то хорошо знакомо: вот идете вы, или другая советская женщина, самых строгих правил и морали, в таком платье, как на вас сейчас, и вдруг ветер подует — и что, она сразу "легкого поведения" стала?

22

Прим. авт. — случай реальный, но не Белоруссия, а Карелия, 1942, партизанка Мария Мелентьева, Герой Советского Союза, погибла в 1943.