Рубикон Теодора Рузвельта
Шрифт:
Рио да Дувида
В пятницу утром 27 февраля 1914 года двадцать два участника американо-бразильской экспедиции начали загружать лодки, чтобы отправиться вниз по незнакомой реке. Половина каноэ, выдолбленных из древесных стволов, внушала опасения уже в самом начале пути. «Одна пирога была слишком мала, другая – с трещинами, а еще две были старыми и протекали, – написал Рузвельт. – Остальные три были в порядке».
Самое большое каноэ длиной почти восемь метров досталось Рузвельту, бразильскому армейскому врачу Кажазейре, орнитологу Черри и трем гребцам. Во второй по величине лодке разместились руководитель экспедиции полковник Рондон со своей собакой и лейтенант Лира с гребцами – «комарадас». Остальные пироги, связанные попарно, вместили в себя
Около полудня по команде Кандидо Рондона лодки одна за другой начали отходить от берега, увлекаемые быстрым течением. Через несколько минут исчез из виду шаткий деревянный мостик, построенный бразильскими солдатами, – последняя, скорее, символическая связь с отдаленной человеческой цивилизацией. Накануне полковник Рондон нанес на карту географические координаты моста: 12 градусов 1 минута южной широты, 60 градусов 15 минут западной долготы.
Двадцать два участника экспедиции остались наедине с неведомой рекой в девственной бразильской сельве. Индейские гребцы направляли лодки по безопасному руслу, ритмично и глубоко погружая в воду лопатки коротких весел. От их умения провести каноэ через все ловушки на реке зависел успех экспедиции. Первые впечатления Теодора от путешествия были оптимистическими, что нашло отражение в его дневнике: «Обширный густой лес вздымался по обе стороны. Деревья выглядели статными и красивыми, и с них, подобно гигантским канатам, свисали спутанные петли лиан. Масса растений-эпифитов росла на мертвых и живых стволах деревьев, их огромные листья напоминали слоновьи уши. С берегов доносились ароматы цветения». Таковым остался в памяти первый, весьма приятный, не считая укусов москитов, день водного путешествия.
На второй день Рио да Дувида продемонстрировала свой переменчивый характер. Ее берега, затопленные после проливных дождей, образовывали причудливые лагуны с островками, и то и дело возникали запруды из поваленных деревьев. «Мускулы вздымались на спинах и руках наших гребцов, когда им приходилось уворачиваться от очередного препятствия», – писал Рузвельт. Тем не менее, на второй день они увидели и нанесли на карту один из притоков реки Сомнения, что внушало надежды на относительную легкость путешествия по полноводной стремнине. Стиль записей Рузвельта стал поэтическим: «Пальмы по обеим сторонам реки воздвигали величественную колоннаду, а их кроны смыкались узорчатым пологом в небесах. Бабочки самых разных цветов порхали над рекой. День был пасмурным, с частыми ливнями, но когда солнце пробивалось сквозь разрывы туч, его лучи окрашивали чащи золотом».
Многие непосвященные испытывали чувство восторга при виде бескрайних вечнозеленых тропиков. Со времен Колумба, искавшего путь в Индию, а открывшего дорогу в Новый Свет, сюда бок о бок с завоевателями и колонизаторами шли ученые-исследователи, натуралисты, картографы. Новый континент был полон вымыслов, диковинных слухов, загадок. Амазонка получила свое название от сказочного племени воинственных женщин с одной грудью, а страна Бразилия обязана своим именем мифическим волшебным островам в океане.
Помимо золота и других богатств европейцы надеялись найти в «четвертой части света» сакральные земли – описанный в Библии рай. В 1656 году Антонио де Леон Пинело, видный испанский историк и библиограф, потративший много лет на изучение древних манускриптов и карт, издал тысячестраничный фолиант «Рай в Новом Свете». По мнению главного хрониста испанских колоний, Эдем располагался в самом центре Южной Америки: «Телесное и подлинное место рая – в амазонской сельве». Леон Пинело даже вычертил карту «continens Paradisi» (райского континента) и описал его с множеством подробностей. Вывод ученого: «Именно там, где природа столь щедро расточила свои сокровища и столь наглядно явила свою мощь, и должен находиться рай, будучи средоточием всего самого лучшего, ценного и чудесного на Земле».
Современному туристу, посещающему завоеванные и окультуренные тропические оазисы, предлагается сублимация райских кущ: причудливое собрание растений с огромными яркими цветами, сверкающие как самоцветы бабочки и колибри, раскрашенные, словно елочные игрушки, попугаи. И конечно, яркое солнце, благоуханный воздух, прозрачная вода, бархатные пляжи…
Ничего подобного нельзя встретить в настоящей амазонской сельве. Непроходимый тропический лес грозит человеку бесчисленными трудностями и смертельными опасностями. Среди исследователей Бразилии бытовала поговорка, что для человека, вступающего в джунгли, бывает только два приятных дня: первый – когда, ослепленный их чарующим великолепием и могуществом, он думает, что попал в рай, и последний – когда, близкий к сумасшествию, он бежит из этого зеленого ада.
Полковники Рондон (справа) и Рузвельт
Известный польский путешественник Аркадий Фидлер писал в 1928 году: «Ты, дерзкий человек, хочешь добыть для своей коллекции несколько птиц, голоса которых слышатся в глубине чащи? Бери ружье и нож-мачете, врезайся в чащу и входи. Осторожно: вот дерево с израненной корой, из которой сочатся капли белой смолы. Если одна такая капля попадет тебе в глаз – потеряешь зрение навсегда. Вот что-то грозно зашуршало по земле – змея? Нет, это огромная ящерица. Пальма-пашиуба пирамидой расставила на поверхности земли свои причудливые корни, вооруженные страшными шипами. Укол такого шипа наносит болезненные раны, не заживающие неделями. От какого-то неведомого растения исходит аромат, мгновенно вызывающий головную боль и тошноту. И так же быстро, как возник, неприятный запах вдруг исчезает, и голова перестает болеть. Поблизости слышен детский плач. Самый настоящий захлебывающийся плач голодных малышей. На самом деле это тропические жабы».
На привале
Участникам экспедиции Рондона-Рузвельта полузатопленный лес вдоль берегов реки Сомнения представлялся поразительно пустынным, за исключением назойливой мошкары. Крайне редко доносился резкий крик тропической птицы, который сразу же замирал в странной тишине. Бразильская сельва, где все живое занято борьбой за существование, днем выглядела безжизненной. Лишь к ночи, когда лес затоплял чернильный мрак, в невидимых кронах деревьев оживал таинственный животный мир, заполняя душный тропический воздух причудливыми шорохами, криками и звуками.
Рио да Дувида вместо ожидаемого курса на север, к Амазонке, выписывала самые замысловатые петли. Стрелка компаса вращалась во всех направлениях. «Мы не знали, что ждет нас за следующим поворотом», – писал Теодор. Каждый из участников похода по многу часов в день был занят тяжелым трудом: расчисткой топляка – поваленного леса, мешавшего движению лодок, геодезическими измерениями, поисками места для привала, разгрузкой и погрузкой каноэ, охотой на дичь. Рузвельт аккуратно заносил в дневник все текущие события. Кандидо Рондон вспоминал: «Он писал каждый вечер, никогда не оставляя свои литературные занятия, даже после самых трудных дней».
Бразильский полковник с интересом изучал одного из самых известных политиков великой северной страны. Накинув на пробковый шлем противомоскитную сетку и натянув длинные рукавицы для защиты от укусов насекомых, Рузвельт восседал на складном брезентовом стульчике, создавая очередную главу будущей книги. «Мне нравилось наблюдать его погруженным в раздумья, – вспоминал Рондон. – Он мог быть в полном одиночестве и не произносить ни слова, но его руки двигались, а голова решительно вздымалась, как будто он с кем-то спорил».