Рубиновая звезда (сборник)
Шрифт:
— Что вам угодно? — осведомился исмаилит ледяным тоном.
— Господин… э… э…, — запинаясь выговорил Микс. Достопочтенный ага (он слышал, что в Индии так величают знатных господ), я слышал, что вы великий предсказатель, читающий в книге судеб так же легко, как школьник в прописях. Не могли бы вы сказать мне пару слов…
Хуссейн молча взял руку шпика и повернул к себе раскрытой ладонью.
— Вообще-то я бесплатных предсказаний не даю. Но для человека Ратапуаля могу сделать это маленькое одолжение.
Он осмотрел линии на ладони Микса.
— К сожалению, придется огорчить вас. Вам в ближайшее время придется пережить крупные неприятности, если… если вы не будете держать язык за зубами. Прощайте.
«Прорицатель» повернулся к нему спиной, вскочил в желтый «Ягуар» и умчался.
«Под белым колпаком» Микс встретился с Никсом, уже заканчивавшим порцию рагу с зеленым горошком.
— Ну, где ты провалился? — грубовато спросил он напарника. — Как там, никто не появлялся?
— Не входил никто. А выходил сам господин Хуссейн.
Нике воззрился на Микса, как будто видел его впервые в жизни. Он чуть не подавился косточкой.
— Как ты сказал? — еле выговорил он.
— Господин Хуссейн.
— Да ведь он уехал со мной на аэродром.
— Так этот человек в верблюжьем бурнусе был тоже Хуссейн?
— Он самый. Он уже летит, вероятно, над океаном. И что ты об этом скажешь?
— Я не знаю, как объяснить такое совпадение. Но ведь он факир, а они могут перевоплощаться, двоиться, находиться закопанными в могилу несколько часов…
Агент № 29 и агент № 32 долго глядели в глаза друг другу. Так между ними было заключено молчаливое соглашение: похоронить эту историю во избежание крупных неприятностей.
10. ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС ИМПЕРАТОРА ФУРКАЛЯ
Репортер официоза «Микроландский Меркурий» торопливо строчил в блокноте: «Прекрасный солнечный день середины июля всеми красками радуги расцветил это пышное празднество, как символ высшего достижения нашего обожаемого монарха Хуно Первого, отца народа…»
Журналист не упоминал о том, что полуденное солнце в этот день было излишне щедрым. Ни одно дуновение ветерка не шевелило листья на ветвях, осенявших трибуну, покрытую великолепным персидским ковром.
Репортер пососал кончик шариковой авторучки и продолжал бойко писать: «Вокруг императора — весь цвет нации: министр юстиции, его светлость герцог Эгретский Кербер Дельфас, рядом с ним его превосходительство Каин Ратапуаль, представители вооруженных сил генералы Кэнэ Раст и Непо Кейроль, коммодор Флон, звезда и роза микроландского аристократического общества божественная госпожа Лаксам Фуркаль (репортер умалчивал о том, что этой звезде и розе было уже за 50), руководитель института и директор национального предприятия «Юниверсал электронике», господин Троакар и другие высокопоставленные лица».
Вся эта сановная свора, окружавшая Фуркаля и увешанная аксельбантами, эполетами, орденами, нарукавными шевронами, обливалась потом в своих суконных мундирах, застегнутых на все пуговицы.
На Фуркаля было просто больно смотреть, словно на витрину ювелирного магазина в лучах мощного прожектора. Голову его венчала золотая каска, на которой распростерла крылья какая-то хищная птица. Вся хунта окружала его в полном своем блеске, и каждый поднимающийся на трибуну прежде всего совершал обряд целования руки новоиспеченного императора. Сам Фуркаль чувствовал себя не совсем ладно: струйки пота бежали из-под золотой каски, как из-под душа, и текли за воротник.
На торжество был допущен очень ограниченный круг вельмож — главари хунты и, кроме них, лица, без которых невозможно было обойтись: несколько инженеров-операторов, десяток рабочих, охрана и музыканты. Все остальные были удалены далеко за пределы института-крепости.
Капельмейстер взмахнул палочкой, и серебряные трубы заиграли гимн:
Велик Фуркаль, наш император
Отец народа, свет и счастье…
От бурных звуков заколыхалось знамя, осенявшее трибуну: черное с вертикальной серой полоской в центре, на которой был вышит серебряный гриф-стервятник.
…Со времени исчезновения Рун-Рина прошло три года. За это время все, как выражался Дельфас, «утряслось»: Хуссейн вернулся с согласием Ага Хана предоставить заем, правда, на безбожных процентах. Контрольный пакет акций был выкуплен, само предприятие национализировано и носило отныне название «Националь юниверсум электронике». Информация была извлечена из блоков долговременной памяти компьютера, расшифрована, и работы по постройке «ЛА-5» благополучно доведены до конца. Дельфас получил все, чего домогался, — сан герцога и сменил серебряное шитье мундира на золотое.
Фуркаль возвел себя сперва в звание фельдмаршала, а потом провозгласил себя императором. Оказалось, что у него была железная хватка. И даже черный кот появлялся теперь не еженочно, а только по пятницам. Казалось, этот день — день пуска автоматической линии «ЛА-5», не сулил ему ничего дурного.
Император взмахнул рукой в белой перчатке, и музыка смолкла. Пыжась, Фуркаль подошел к ограде трибуны, и в торжественной тишине зазвучал его писклявый голос:
— Дорогие соратники — Дельфас, Ратапуаль и другие! (Про себя: «Вы у меня еще попляшете, Ратапуаль и У Лаксам!») Я могу, наконец, дать нашему народу изобилие и благоденствие… Вы будете свидетелями эксперимента, который явится новой эрой в истории Микроландии… "
Овация.
— Народы склоняют свои головы под наше черно-серое знамя, ибо мы обретаем могущество, какого не знал мир…
Минут десять еще Фуркаль мямлил и размазывал, бросая в окружение трескучие фразы. Затем снял каску и вытер платком заметную лысину.
Слово перешло к директору института и главе фирмы, долговязому доктору Троакару, высокоученому лакею и поклоннику императора, глубоко освоившему основы демагогии. Он знал, что Фуркаль не любит длинных речей: сколько-то верноподданности, побольше патоки, лапидарности формулировок.