Рубины леди Гамильтон
Шрифт:
– Мы вам очень рады, проходите. Что вы, что вы, не разувайтесь, я все равно собиралась убирать. Нет, не сюда. Пожалуйста, в гостиную (поспешно прикрывая дверь в кухню, чтобы гости не увидели ее убожества). – Усаживает женщин на диван, наспех убрав с него разбросанную одежду и поправив покрывало. Гости замечают суету хозяйки, ее стеснение собственной квартиры и поэтому чувствуют себя неловко.
– Мы, наверное, пойдем, – говорит одна из них, порываясь встать.
– Ну что вы? – еще больше смущается мама. – Сейчас чай будет готов.
Она бросается в кухню, торопливо отмывает от разводов «чистые» чашки, протирает содой ложки, отчищает въевшуюся грязь на сахарнице и спешит к гостям. На столе появляется коробка конфет «Ассорти», припрятанная для особого случая.
– Может, вам бутербродиков сделать?
– Не стоит беспокоиться, Оксанушка, мы только на минутку зашли.
– Да, да, – вторит ей другая, – нам уже пора.
И они вскоре уходят. От мамы не ускользает их оценивающий взгляд – они разглядели даже скрытые за ковром драные обои на стене. «Теперь все белорусские собаки будут знать, как мы живем», – раздраженно скажет чуть позже мама.
– Ах, какая девочка хорошенькая! Совсем большая! – умиляются
Я стеснялась чужих и с приходом гостей спряталась в другой комнате, но любопытство взяло свое, и я вышла попрощаться.
Больше всего Катю угнетало то, что она не могла пригласить к себе подруг. Теоретически, конечно, она была вправе это сделать, но, как и мама, стеснялась. Ей было стыдно за свой двор, в народе прозванный «отстойником» за то, что он находился рядом с рынком и в нем останавливались торговцы. Они там отдыхали, ели, справляли нужду, а те, кто приезжал издалека, даже там жили. Скамейки и палисадники, детские площадки – все было оккупировано неприхотливой торговой братией. Катя стеснялась называть свой адрес, потому что часто слышала в ответ насмешливое: «А, отстойник!» Подъезд в доме тоже заставлял ее краснеть. Полутемный, заплеванный, с фанерой вместо оконных стекол, на потолке – следы от сгоревших спичек. Но хуже всего была их квартира. Ободранная дерматиновая обивка входной двери уже говорила о многом. Даже если притвориться, что тебя нет дома, и не открывать незваным гостям, они все поймут, не переступая порога. Однажды так и случилось. Две бойкие девчонки из Катиного класса проходили мимо и решили к ней зайти. А что? Их дома всегда полны гостей, так почему бы и самим им не нанести Кате визит? К огромному счастью Кати, ее тогда дома не оказалось. О, если бы они увидели, как она живет! Ободранные обои, старая мебель – нищета лезет изо всех щелей, но самое ужасное – если бы дома оказался пьяный отец!.. Но и того, что они успели разглядеть сквозь дверной проем, разговаривая с Катиной мамой, хватило, чтобы на следующий день поведать всей школе о своих впечатлениях.
– У вас дома есть животные? – ехидно поинтересовалась одноклассница. – Шишкина рассказывала, что в твоей квартире воняет.
– Да, есть одно, – уклончиво отвечала Катя, подразумевая собственного отца.
Все смеялись, а ей хотелось стать невидимой или вообще исчезнуть и очутиться в каком-то другом мире, в том, который лучше и больше ее мира. Она не помнила, в каком возрасте впервые подумала про «свой мир». Уже в шесть лет Катя точно знала, что, когда она вырастет, обязательно уйдет из дома. Сначала она будет жить одна, а потом заведет свою семью. В ее доме все будет по-другому: квартира – большая, новая, на одном из верхних этажей – полная противоположность их нынешней унылой живопырки. И у нее непременно будет лоджия: просторная, с панорамными окнами, с мягким ковриком на полу и крупнолистными тропическими растениями, вроде диффенбахии и монстеры. С этой лоджии она будет смотреть на вечерний город, как смотрит сейчас со своего подоконника, и видеть все небо целиком, а не какой-то крохотный его кусочек. Немногим позже, когда она уверенно станет на ноги – получит специальность и будет работать, – она обзаведется семьей. Раньше никак нельзя. Иначе это будет не жизнь, а кабала для всех: для нее – из-за финансовой зависимости от мужа, для мужа и детей из-за ее нервозности, вызванной этой самой зависимостью. Нет, ей такого не надо! Достаточно того, что она видела в детстве: мама вечно считает копейки до зарплаты, ей не то что на новые туфли всегда не хватает, – она иной раз не может позволить купить себе новые колготки, она засохшую тушь для ресниц водой разводит и остатки помады из тюбика выскабливает спичкой. Принесет домой продукты, для Кати купит пирожное, а сама потом им же дочь и попрекнет – дескать, все тебе, а сама я раздетая хожу, лишь бы у тебя все было! А что это – все? Вот это пирожное с белковым кремом да болгарский компот из черешни, и еще – душевный холод? Она, Катя, между прочим, тоже не с иголочки одета, вечно старье донашивает! Лучше бы мать себе колготки купила и пришла домой довольная, а сама Катя без пирожного и компота уж как-нибудь обойдется, потому что все эти сладости при виде грустного маминого лица ей поперек горла встают. Мама попрекала ее пирожными не каждый раз, как покупала их, но Катя-то все равно видела этот упрек в ее глазах и чувствовала себя виноватой за все: за то, что мама не может позволить себе купить колготки; за разведенную водой старую тушь на ее ресницах и за остатки помады, наносимой на мамины губы только перед выходом в город; за то, что между мамой и отцом давно нет любви; за то, что они так плохо живут; и за то, что она, Катя, у них родилась, тем самым лишив маму возможности купить себе новые колготки…
Ее семья будет очень дружной и счастливой, вот такой: каждый в доме получит свой уголок, но все собираются в гостиной и в кухне за ужином. Завтракают тоже в полном составе. Она, Катя, для своих домашних вкусно-превкусно готовит, а в выходные они принимают гостей и сами ходят в гости. Ее дом – ее гордость, это такое место, где всем тепло, уютно и хорошо…
Катя очень отчетливо помнила себя в раннем детстве. Или ей только так казалось, что помнила, на самом деле это были додуманные рассказы старших, но это сути дела не меняло.
С раннего детства Катя усвоила одну аксиому: все люди качественно разные – одни родились в нормальных условиях и нормальных семьях, и поэтому в жизни у них все всегда идет, как полагается, другие же, напротив, появились на свет в плохих условиях и этим предопределили все свое дальнейшее существование. Их семья олицетворяла собою второй, неудачный случай. «У нас все не слава богу, – часто жаловалась на жизнь мать. – А чего еще ожидать с таким отцом? У других людей – дачи, машины, поездки к морю, а у нас ничего нет и никогда не будет». Катя в ответ на любое свое «хочу» в ответ слышала: «У нас нет денег!» Что бы она ни попросила, денег не было. Даже когда Катя получала желаемое, ей обязательно напоминали о том, что денег в семье нет. «На, но только больше ничего не проси!» Или: «Я тебе покупаю эту игрушку, но ко дню рождения ничего не жди, потому что у нас нет денег!» Почему денег нет и когда же они наконец появятся – Катя не спрашивала, так как ответ на него был вложен в ее маленькую голову едва ли не с рождения и сводился
В первый класс она пришла с самыми некрасивыми цветами – тремя гвоздиками, – в то время как у остальных были пышные букеты из гладиолусов. Катя была самой маленькой в классе и на физкультуре стояла последней, в своей некрасивой спортивной форме. У нее был самый некрасивый ранец с некрасивым пеналом и дневником в некрасивой обложке, которую отец собственноручно изготовил из куска серо-зеленого дерматина. Получилось неаккуратно, с лохмотьями по краям и засохшими каплями клея. Обложка не снималась, поскольку была намертво приклеена к дневнику. Подавать учителям такой дневник Катя стеснялась. Когда он лежал на парте, она всегда прикрывала его тетрадкой или учебником. Папа исходил из лучших побуждений – он в кои-то веки захотел сделать что-нибудь полезное по дому и сделал то, что не требовало особых усилий, – обложку. Да Катя прекрасно обошлась бы обычной, полиэтиленовой! Но, к ее несчастью, отца одолела жажда деятельности. К пущему же несчастью, у Кати были крупные зубы с щербинкой, из-за которых ее прозвали Белкой. Катя уговаривала родителей, чтобы они отвели ее к стоматологу, который поставит ей на зубы брекеты, как у других детей из ее класса. Маме было некогда, папе – тем более. Для ее родителей куда-нибудь сводить дочь приравнивалось к подвигу. Мама сказала, что она тоже носила в детстве брекеты и ей они не помогли, а только испортили эмаль. В подтверждение своих слов она продемонстрировала неровный ряд поврежденных зубов. Катя осталась без брекетов. Она с завистью смотрела на своих одноклассников, щеголяющих металлическими вставками во рту, и тихо плакала от обиды.
Катя мечтала стать отличницей. За пятерки в тетради вкладывали звездочки, которые потом красовались на обложке. Но первой ее оценкой оказалась тройка. По рисованию. Катя рисовала неплохо, можно сказать, хорошо рисовала, лучше многих, но на урок пришла без альбома и цветных карандашей. Она вообще не знала, что существует расписание уроков и что именно на какой урок нужно приносить. Только после того, как она, вся в слезах, протянула матери нарисованный ручкой на сером блокнотном листе домик и под ним – жирный трояк, та удосужилась выдать дочери расписание уроков. Второй ее оценкой тоже стала тройка. По математике. Катя знала все цифры и умела считать, но была невнимательной. О том, что на уроке нужно слушать учителя, она не знала. Откуда могли взяться эти знания у первоклашки, если эту истину ей никто не открыл, считая ее само собой разумеющейся? Она прослушала вопрос и ответила наугад. Ответ был неправильным, хотя она точно знала, что пять и семь будет двенадцать. Сложение простых чисел Катя усвоила еще два года тому назад, но это было неважно. Главное – не знания, а правильные ответы. Читать Катя тоже умела, но про себя. Вслух она читала с запинкой, словно едва складывала слова. Она очень волновалась, когда приходилось читать при всех, особенно если при этом нужно было вставать с места и тем более выходить к доске. Учительница сразу записала ее в слабенькие и лепила тройки одну за другой, в лучшем случае Кате иногда перепадала четверка, но заветную звездочку получить ей так ни разу и не удалось. Катя воспринимала такое положение, как должное. Она ведь плохая, и поэтому все у нее будет хуже, чем у всех.
Катя ощущала некое внутреннее противоречие. С одной стороны, она знала, что вот это она может, знает, вон то у нее хорошо получается, даже лучше, чем у остальных. С другой стороны, ее преследовало это вечное «хуже всех», которое было клеймом, полученным ею при рождении. Желание вырваться из когорты худших заставляло ее работать над собой и в итоге приводило к успеху, но эти удачи самой Катей расценивались как случайные явления. Она была упорной, трудолюбивой девочкой и умела доводить дело до конца. Одно время всех девчонок из ее класса охватила волна увлечения бальными танцами. Катя тоже пошла в кружок танцев. Она была невысокого роста, и партнера ей не досталось. Мальчиков в группе вообще не хватало, но Кате не хватило даже партнера-девочки. Она танцевала то одна, то в паре с преподавательницей – высокой строгой балериной, перед которой очень смущалась. Азарт прошел, группа стала уменьшаться, и к концу года в ней осталось всего двое – Катя и щуплый, некрасивый мальчик в очках. Он был младше Кати на два года, но зато – высокий. Катя эти занятия не бросила и уже через год танцевала на концерте, посвященном дню города. Фото танцующей пары опубликовали в газете под заголовком «Звездная смена». Катя выглядела как юная богиня: легкая летящая юбка, поднятая в изящном изгибе тонкая рука, поворот головы – фотографу удалось передать очарование ее юности и шарм самого танца. После этого снимка в школе ее заметили, о ней стали часто говорить, и даже учителя теперь относились к ней внимательнее. Бремя славы оказалось нелегким. Стоя на пьедестале, Катя не переставала удивляться тому, что она вообще на нем оказалась. Глядя на свое потрясающее фото, она не верила, что может быть такой красивой. Фотограф – настоящий мастер, и то, что она получилась красавицей, – полностью его заслуга. Сами посудите: какая из нее красотка? Да если бы она в жизни была такой, как на фото, то мальчишки бы ей проходу не давали! Так где же хоть один? Впрочем, мальчики Катю пока что не интересовали, но иметь поклонника она бы не отказалась. Так, для приличия, просто потому, что у других девочек они уже были.
Моменты славы пролетели быстро. Через неделю разговоры о Кате утихли, и все вернулось на круги своя – она снова стала ничем не приметной, неуверенной в себе девочкой. Эта ее неуверенность была настолько сильной, что хорошо ощущалась окружающими, и они, точно так же, как и сама Катя, начинали считать ее успехи простой случайностью. Свою лепту в развитие этой неуверенности внесли и учителя. Они ставили ей оценки по инерции, неважно, хорошо ли отвечала Катя (да и не только она) или плохо, – она получала тройку. Логика педагогов была проста: то, что ученик блестяще выучил один параграф, не означает, что он знает на «отлично» весь предмет, а оценивать они обязаны все знания целиком.