Рубины леди Гамильтон
Шрифт:
– Налить тебе еще кофе? – предложила Эмма.
– Не надо. Я, пожалуй, пойду.
– Уже?
– Да, дела ждут.
– Иди, раз решила, – сказала Эмма, окинув ее проницательным взглядом, отчего Вика поежилась – ей показалось, что Эмма все о ней поняла.
Вика оделась со скоростью новобранца, спешившего на построение. Под лай соседской собаки она покинула гостеприимный дом Эммы. Хмурое небо явно собиралось пролиться дождем, и, чтобы не промокнуть насквозь, Вика ускорила шаг. Впрочем, и при ясной погоде она медлить не стала бы – задерживаться в Ушкове ей совершенно не хотелось. Пятки горели, и будто кто-то подталкивал ее в спину. Она очень быстро прошла весь путь.
Неподалеку
«Что же это получается? – размышляла теперь Вика. – Феликс был у Эммы в день убийства? И, возможно, он ее и убил! Приехал сразу после моего ухода – на машине там езды всего ничего, выпил вместе с Эммой кофе, поссорились из-за…. в общем неважно, из-за чего там они поссорились. Потом Феликс подсыпал ей яд. Только откуда он его взял? – Привычки носить с собой яд Вика за своим женихом как-то не замечала. – Значит, они еще раньше поссорились, и Феликс ехал к ней на дачу, чтобы убить ее. Он заранее все рассчитал, знал, что у меня выходной и что я собиралась провести его дома».
Вика вспомнила, как он звонил накануне и как бы невзначай поинтересовался ее планами, мол, если его бабушке понадобится помощь, не сможет ли она к ней приехать? Вика ответила, что сможет, потому что никуда не собиралась выходить, время у нее есть.
– Вот гад, он и не сомневался, что я ему не откажу и составлю алиби! Чем же ему так старушенция не угодила, что он решил ее травануть? Учитывая высокую духовность Феликса, взращенного в интеллигентной семье, причина непременно должна быть очень уж душещипательной, чтобы зритель проникся симпатией к «герою». Например: «Подай мне твое кольцо! Ты Кассио кольцо то отдала, что подарил тебе я». И потом со словами: «Не доставайся же ты никому!» – бац ей отраву в кофе!
Какие шекспировские страсти, даже немного завидно! Кольцо, черт возьми! Раз милиция вышла на Феликса, она так же легко выйдет и на меня. На посуде остались отпечатки моих пальцев, и на остановке люди могли меня видеть. А если еще и кольцо найдут – все, я пропала! Тут и думать нечего – кто кольцо взял, тот и старушку убил. Дома спрятать его нельзя – при обыске колечко обязательно найдут. Выбросить? Нет, у меня на такое рука не поднимется».
Вика напряженно думала и чувствовала, как пухнет ее голова от избытка мыслей. Мама Вике не раз говорила, что ей никогда не будет скучно, так как у нее есть любимое занятие – создавать себе проблемы, а потом их решать. Мама всегда все точно подмечает, попадает не в бровь, а в глаз. «Думай, думай, голова, дам тебе конфетку», – подгоняла свои мысли Вика.
Среди этого калейдоскопа разнообразных мыслей нашлась и одна дельная. Вика уже знала, что ей делать с кольцом.
«А вдруг Феликс видел меня в Ушкове?! – внезапно осенило Вику. – Видел – и знает, что и я его заметила. Выходит, теперь я для него опасный свидетель!»
Такой поворот дела девушке очень не понравился, но, чем больше Вика об этом думала, тем сильнее убеждалась, что ей следует быть готовой ко всему.
Ленинград, 1967 г
Поступив в университет, Эмма поехала в Червонное, чтобы подготовиться к студенческой жизни. Когда она, едва окончив школу, сломя голову полетела за своей любовью в Ленинград, никто ей не возразил. Отец пил, ему было все равно. Только когда дочь вернулась за вещами и объявила о своем поступлении, он проникся значительностью этого события.
– Что
Всю следующую неделю отец стоически воздерживался от спиртного. Он получил деньги за работу и отдал их Эмме. Правда, уже вечером взял из них трешку – отметить торжество.
Остаток лета Эмма провела в Червонном. Она работала в колхозе и прощалась с Закарпатьем. Сердце щемило – не хотелось расставаться с родимым краем.
В сентябре начались учебный год и новая жизнь. Город был непривычно огромным и шумным. Казалось, дорога до университета занимает целую вечность. Они с Надей жили в одной комнате, но учились в разных группах и часто ездили на учебу в разное время. Эмма с интересом осматривала город из окна троллейбуса. Дома в центре выглядели картинками, каждый со своим лицом и историей – что ни здание, то памятник архитектуры! В одном проходил Второй съезд РСДРП, в другом жил великий композитор, третьим некогда владел светлейший князь. А какие здесь музеи и театры! Первые три месяца Эмма ходила по улицам с блестящими от радости глазами. Личная жизнь ее тоже наладилась. С Алексеем они часто встречались после учебы, гуляли по бульварам, ходили в кино и кафе.
Дни летели быстро, сразу же после короткого бабьего лета наступила суровая осень с непривычно сильными ветрами и затяжными дождями. Гулять стало неудобно, все время хотелось укрыться где-нибудь в тепле. Кино и кафе ей надоели, тем более что они требовали финансовых затрат. Посещение музеев для студентов бесплатное, и там тепло и даже романтично, но обстановка музеев к частым свиданиям отнюдь не располагает. Их роман давно миновал конфетно-букетный период, а для нового периода отсутствовали необходимые жилищные условия. К Эмме пойти – нельзя, к Алексею – тоже. У Эммы была соседка плюс режим – присутствие посторонних разрешено только строго до двадцати трех часов. В общежитии у Алексея тоже был режим, но он мог договориться с комендантом, и Эмме разрешили бы остаться, если бы не его сосед. Как выяснилось, и Алексей жил не один, поэтому принимать у себя любимую девушку он не мог.
Когда Эмма иногда приезжала к нему в общежитие, сосед деликатно уходил, и влюбленные оставались одни, чтобы хоть немного насладиться друг другом. Но постоянно уходить и где-то болтаться сосед не мог. Все это понимали – и Леша, и Эмма, они сидели на сильно прогибающейся металлической кровати и знали, что их свидание очень ограничено во времени.
– Ненавижу общагу! Никакой личной жизни! – злился Алексей. – Чтобы пригласить тебя к себе, я должен известить об этом вахтера и уболтать соседа, чтобы он ушел. А чтобы ты осталась у меня на ночь, мне придется писать заявление коменданту, и только если он его подпишет, ты сможешь здесь заночевать, а иначе в одиннадцать вечера сюда припрутся и попросят тебя выйти вон. Какое их собачье дело, кто и когда у меня гостит?! Где еще такое видано?! Как в тюрьме, честное слово!
– А что делать, любимый?
– Не знаю. Я бессилен в этой ситуации. Слышишь, я бессилен! А я ненавижу бессилие!
– Ты не бессилен, милый. Наоборот, ты у меня очень сильный!
– Да, вот только изменить я ничего не могу.
Их встречи случались все реже, а к зиме они почти совсем прекратились. Эмма нервничала, она постоянно дежурила в холле около телефона и нетерпеливо сверлила острым взглядом спины всем, кто его занимал. У них с Лешей была договоренность: созваниваться в восемь вечера. Леша не любил звонить Эмме из-за вечно занятого телефона. Он тоже звонил с вахты, и там тоже всегда стояла очередь к телефону.