Rucciя
Шрифт:
Лишь пожилой сосед по купе, в котором капитан возвращался в Прилуки, выслушав Валеру и пожевав губами, сообщил, что в 20-е годы в отечественной архитектуре едва не победила идея строить квартиры без кухонь. На том основании, что советскому человеку негоже тратить время на мещанскую готовку, воспитывая в себе буржуазную утонченность и индивидуализм. Предполагалось возводить при каждом многоквартирном доме столовую, которая бы и питала всех жильцов комплексными обедами, а также завтраками и ужинами – вкусными и здоровыми, как завещала соответствующая книга. Валера уставился на соседа с недоумением, пытаясь уловить связь между своим и его рассказами. Сосед дребезжаще, в тон стаканам на столике, похихикал и резюмировал: «А если нет кухни, не нужен и сортир. В поликлинике кухни-то нет?» Тут Валера вспомнил, что в Нижнем Тагиле, как и в большинстве городов, застраивавшихся полвека назад рабочими бараками, полно жилых зданий, в которых водопровод есть, а канализации нема. Стало
Но после того разговора капитан Зайцев принялся двигать в пилотские массы сравнение стратегического бомбардировщика с городом Солнца. Смелый образ Валерий объяснял так: во-первых, любой подобный самолет способен родить маленькое ядерное солнце – и не одно, смахнув с карты целый город. Во-вторых, населяют такой самолет небожители, которые питаются исключительно чистым воздухом из гермошлема, а на бортпаек, выдаваемый из расчета одна порция на четыре часа, смотрят с жалостью (в лучшем случае питаются прихваченными из дому бутербродами). Ведь в боевых условиях не только число «пи» может равняться четырем или пяти, но и человеческий метаболизм становится вполне себе условным понятием. В том числе и потому, что электроплита и химический туалет, украшавшие тот же «девяносто пятый», хороши настолько, что лучше бы ими и не пользоваться совсем.
Сравнение не прижилось, хотя и приобрело известность. Но в 1987 году, когда полк получил первые Ту-160, принятые на вооружение после растянувшихся на шесть лет испытаний, комполка Веремей объявил перед строем, что именно майору Зайцеву страна обязана появлением самых больших в мире «стратегов» – в меньшую машину все удобства – камбуз, нормальный сортир и спалка – просто не влезали, а там (тычок в зенит) конструкторам прямо сказали: без удобств наши асы изделие не примут.
Зайцев стоически пережил волну подобных шуток, растекшуюся на добрый год. Тем более, что доля истины в подначке Веремея была: Ту-160 действительно был самой большой и не самой оптимальной машиной. Зайцев разделял мнение многих военных летчиков, согласно которому концепт М-18, разработанный бюро Мясищева, был гораздо лучше. А туполевскому бюро взять верх позволили нахрап и умелый лоббизм – ну, и развитость производственной базы, конечно. Но в любом случае, казанская машина была неплоха – особенно после начавшегося в новом тысячелетии радикального обновления авионики и компьютерных систем. В базовой версии Ту-160 не были, например, задействованы спутниковая навигация и оптико-лазерная система, многие формально автономные приборы умудрялись при отказе сбивать с настройки весь навигационный комплекс, а отказы случались в самых тепличных условиях, поскольку, скажем, программа запуска двигателей была записана на советских микросхемах образца середины 80-х. Теперь, по счастью, морально устаревшие ЦВМ на «сто шестидесятые» не ставились – и безжалостно выдирались из первых машин, прибывающих на КАПО в рамках плановой модернизации. Правда, поначалу ВВС пришлось выдержать бой с разработчиком, который не только страстно хотел сбыть завалившую склады раритетную электронику, но даже попытался подзаработать на отдельной продаже заказчику программного обеспечения самолета. К счастью, эти бои остались в прошлом, и теперь полковник Зайцев всей шкурой надеялся, что корабль готов к реальному бою. Уж по-любому Ту-160 был лучше хваленого американского В-1. И сортир оказался вполне на уровне. А печка так и вообще хороша – и заметно лучше корейской микроволновки, стоявшей у Зайцева дома. Примечательно, что такую же электродуховку фирма Туполева поначалу ставила на Ту-95 МС, который пилоты единодушно называли окончательно испорченной версией старика «девяносто пятого». И никто не доказал, что это не впихивание печки добило старый винтовой «стратег», усугубив его худшие черты. Глубокая модернизация «девяносто пятого» породила очередную сенокосилку с вертикальным взлетом из анекдота, эффектную, но малоэффективную.
Впрочем, возможно, в Зайцеве просто говорила естественная неприязнь «реактивщика» к винтовым самолетам. Он, как и большинство коллег, держал наготове пучок претензий к нелюбимому самолету. К врожденным порокам «девяносто пятого» обычно относили малую дальность и боевую нагрузку по сравнению с тем же 3М, инертность, впадание в нештатные режимы, практически обрекавшие экипаж, который, случись что, просто был не в состоянии покинуть самолет: летчиков вдувало обратно в кабину. Приятели, успевшие полетать на «девяносто пятых», костерили даже их экипажи за пристрастие к солдафонству: рассказывали, что по инструкции члены экипажа чихнуть не могли
Возможно, это было преувеличением. В любом случае, экипажу «Юрия Дейнеко» такая инструкция была не писана. Экипаж был штучным, его следовало холить, лелеять и кормить с ложки. Этим Зайцев и собирался заняться. Прямо сейчас и лично – благо, время позволяло: до выхода на финиш-курс оставалось около полутора часов, а самая изощренная, на зависть Ниро Вулфу, стряпня почему-то стабильно укладывалась в 40 минут. Бортпаек же по традиции оставим детям и внукам.
Бесспорно, открытие бортового филиала кулинарного техникума отвлекала экипаж. Но сейчас надо было именно отвлечься.
– Паша, прими, – сказал Зайцев.
– Есть, – откликнулся Синичко, взявшись за ручку управления.
Зайцев оглядел приборы напоследок, выпустил свою рукоятку и слегка оттолкнулся от пола. Кресло приподнялось и отъехало назад. Полковник рассупонился и отправился на кухню. Кухня – точнее, символических размеров ниша с духовым шкафом на четыре подноса и бачком для кипячения воды – располагалась сразу за креслом Славы Марданшина, казанского штурмана, с которым Зайцев толком знаком не был, но слышал много и только хорошее. Сейчас штурман внимательно изучал цепочку жидкокристаллических дисплеев с разнообразными картами и курсами. Насколько понял Зайцев, Марданшин был одним из разработчиков программы, по которой Ту-160 уже прошел две тысячи километров и собирался пройти еще четыре тысячи – это не считая обратного пути. Неудивительно, что штурман был крайне сосредоточен и поначалу не обратил внимания ни на скользнувшего мимо полковника, ни на звякание ножа и тихое шипение масла. Но против смертельного оружия полковника Зайцева Марданшин устоять не смог. Едва Валерий Николаевич приоткрыл дверцу духовки и цинично помахал ею, нагоняя в кабину запах поджарившегося лука с тушенкой, Слава оторвался от экранов, покосился за спину, потом развернулся всем корпусом и несколько секунд разглядывал живописный кухонный пейзаж. Затем мужественно вернулся к гипнотизированию карт и схем. Но часы стоицизма явно отбили себе последние почки. Когда Зайцев ударил по яйцам, и те зашкворчали, растекаясь по противням (в меню сегодня был комплексный обед «Стюардесса на диете»: глазунья с луком и тушенкой, но без жареной картошки, чтобы не возиться с чисткой, а также по полкурицы гриль на брата, плюс кофе), Слава запрядал ноздрями, потом аккуратно положил карандаш на панель и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Кадык у него дернулся вверх-вниз. Зайцев удовлетворенно улыбнулся.
Молодой оператор Андрей Загуменнов выражал свои чувства более откровенно, безнадежно отдавшись процессу слюноотделения. Когда таймер печки мелодично звякнул, Андрей едва не вскочил с места – но сдержался (экипажи «стратегов» комплектовались исключительно из летчиков первого класса, которые по пути к такой аттестации отучались повиноваться инстинктам – например, брать ручку управления на себя, как того требовал мутный от перегрузки рассудок, или вскакивать навстречу доброму повару, как того требовал горланящий от затянувшегося безделья желудок). Дисциплинированность Загуменнова была вознаграждена сразу за сдержанностью Марданшина. Оба принялись орудовать пластмассовыми вилками словно просыпающийся вертолет лопастями. А Синичко сказал, не оборачиваясь:
– Валер, спасибо, я не хочу.
– Паш, я тебя умоляю. Стынет, – сказал Зайцев, который, в принципе, был к такому повороту готов, потому что знал второго пилота почти десять лет.
– Не, серьезно. Вообще никак. Прости, – попросил Синичко, на секунду развернувшись, чтобы показать, как прижимает ладонь к сердцу.
– Паш, сам прости, но тут «хочу – не хочу» не работает. В историю летим, прости господи, и надо в полной боевой быть. А у тебя булимия нечаянно нагрянет, рука дрогнет – и тогда чего?
– Не дрогнет, – сказал Паша.
– Паша, зато я сейчас руку обожгу, – сообщил Зайцев, протягивая убийственно благоухающий поднос. Экипаж благоразумно помалкивал. Синичко со вздохом повернулся и подхватил поднос, не забыв сказать «Спасибо». Все подмел, конечно, в семь примерно минут, баран упрямый.
– Тушенка кошерная, говядина, – на всякий случай сообщил Зайцев, складывая банки в корзину.
– Халяльная, товарищ полковник, – с извиняющейся улыбкой поправил образованный капитан Загуменнов, покосившись на Марданшина. Тот не среагировал, подтер булочкой лужицу желтка, поднявшись, вычистил поднос специальной салфеткой и аккуратно установил его на место, потом, разливая кофе, окликнул дорвавшегося до обеда Зайцева:
– Товарищ полковник. Теперь и навсегда мы вечно ваши. Просите чего пожелаете.
Зайцев дожевал фрагмент куриной ноги и ответил:
– Да у меня, ребят, желания всего два. Отслужить как надо и вернуться. Сможем?
– Должны, – сказал Марданшин, протягивая командиру чашку.
До выхода на боевой курс оставалось пятнадцать минут.
7
Если возникнет критическая ситуация, будите меня в любое время дня и ночи – даже если я на заседании кабинета министров.