Рудимент
Шрифт:
В четверг мы направлялись с ним вниз, в так называемую Голубую операционную, на очередную энцефалограмму. Я ждал Дэвида в коридоре, а он что-то забыл и вернулся к себе на пост, быстро проведя карточкой в прорези на дверном косяке. Без всякой задней мысли я вкатился за ним, и тут же заморгала красная лампочка на потолке. Дэвид чертыхнулся и поскорее вытолкал меня наружу. А к нам уже спешил охранник.
Несанкционированный доступ.
Дэвид на меня не сердился, он только просил больше так никогда не делать. Там нет ничего запрещенного, объяснил он, но у каждого здесь своя сфера влияния. Например, мой чип в ручке кресла позволял теперь беспрепятственно преодолевать двери обеих перевязочных,
Поролоновая комната.
А в оставшихся трех помещениях, за которыми велось слежение, присутствовали люди. Один человек лежал на кровати, с головой завернувшись в простыню, наружу высовывался кусок голой ноги.
Следующее изображение. Широкоплечий толстый парень лет двадцати, седой или альбинос, сидел на корточках и что-то рисовал длинной кисточкой на мольберте. Весь пол вокруг него был завален обрывками бумаги. Неприбранную постель также закрывал толстый слой альбомных листов.
И стенки, словно надувные.
Еще одна комната из поролона…
Дэвид ухватился за ручки моего кресла и развернул меня лицом к выходу. Помимо нас в дежурке оказалась его сменщица, высокая женщина, смахивающая на селедку, в зеленом халате. Я ее не сразу заметил, потому что она сидела в высоком кресле и тоже следила за мониторами. Но, вылетая за дверь, не успев даже нажать на тормоз, я засек шевеленье на последнем включенном дисплее. Я так и не понял, что там происходило.
Трое или четверо в таких же, как мой санитар, комбинезонах хором навалились на одного раздетого. Или не навалились, а пытались пристроить над кроватью какой-то громоздкий прибор, но человек, привязанный ремнями, отбивался и мешал им. Меня слишком быстро вышвырнули наружу, поэтому не могу утверждать наверняка.
По-моему, санитары связывали женщину.
Я ничего не сказал Дэвиду, ему, очевидно, за меня попало. А потом он принес мне обед, но кусок не лез в горло. Я просто не мог притронуться к пище, сколько он ни уговаривал. Спустя час явился сам Пэн Сикорски и, мастерски скрывая раздражение, принялся меня увещевать. Он отослал обоих инженеров и принялся бродить по комнате, протирая очки. А я набычился, всецело погрузившись в созерцание апельсинового пудинга. Не хотелось подвесить глазные яблоки на его абордажные крючья.
— У нас многопрофильная клиника, Питер, — сказал Пэн, — и у меня нет времени устраивать для тебя экскурсии. Доктор Винченто говорил тебе, что мы беремся за лечение сложных случаев психических и нервных заболеваний. На этом строится научная работа. Я буду рад, Питер, если ты закончишь университет, получишь степень и вернешься к нам, уже в новом качестве. Но пока этого не произошло, необходимо подчиняться режиму. Формально, ты пациент клиники, и все, что я могу сделать, это перевести тебя на высший, четвертый уровень допуска для пациентов. Ты сможешь посещать не только столовую, но и кухню. А также лабораторный корпус и административное крыло. Ты сможешь беспрепятственно прийти, когда захочешь, ко мне, в кабинет к доктору Винченто, доктору Элиссон и другим, кто будет свободен. Я уверен, что всем нам доставит удовольствие поболтать с тобой или посоветоваться. Ты сможешь опускаться в подземный этаж корпуса «С».
Дэвид мне говорил, что тебя интересует шум машин. Боюсь, ты не встретишь внизу ничего интересного. Там дизельная подстанция, бойлерная и холодильники. Но дисциплину надо соблюдать. Пожалуйста, не пытайся заговаривать со средним и младшим персоналом, со всеми, кто в зеленом и синем обмундировании.
— Я не могу даже спросить, который час, у военных, что сидят на постах?
— Они могут тебе ответить, но не обязаны. Если тебя обижает, и… настораживает одиночество, я распоряжусь, чтобы с завтрашнего дня ты питался вместе с остальными. С теми, кто ходит в столовую, Мы полагали, что тебе будет удобнее кушать здесь.
— С остальными? Вы имеете в виду ненормальных?
— Смотря что считать ненормальностью. Например, я с детства не выношу больших собак, обхожу за милю. Понимаю, что это нелепый комплекс, но ничего не могу поделать. Сам пообщаешься и разберешься. Во всяком случае, с ножом на тебя никто не бросится. Есть люди, которые не вполне адекватно себя ведут, но им показано, хотя бы иногда, находиться в коллективе.
Ты не психический больной, Питер. Напротив, уровень твоего интеллекта выше любого из нас. Но как всякий подросток, попавший в чужую среду, ты достаточно раним. Это пройдет, и уже проходит. Питер, если бы мы считали тебя буйным или, напротив, опасались бы, что тебе повредят посторонние лица, разве ездил бы ты каждую неделю отдыхать? Доктор Винченто не говорил тебе, что после операции я разрешил вам с Дэвидом поехать на Великие Озера? Мне сказали, что ты хочешь посмотреть Ниагару?
Он ждал ответа. Добрый сытый аллигатор, со свернутой набок пастью. Я чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
Я хотел посмотреть Ниагару.
Я готов был питаться за компанию с помешанными. В крайнем случае, я даже был готов возвратиться в промозглую Москву, лишь бы кто-нибудь избавил меня от тревоги. Возможно, всему виной эти мрачные, нагоняющие уныние тесты для психов, а человек, привязанный ремнями, совсем не при чем. Что я, мало навидался дома подобных картинок, когда кормят через зонд и привязывают к кровати? Я не решался признаться боссу, что меня тревожит на самом деле. Крепость была его вотчиной, его мастерской и вторым домом. И он совсем не походил на безумного доктора Моро.
Но что-то здесь было не в порядке. Четверо больных в трехэтажном здании — и рота охраны. Я не мог сказать Пэну, что его клиника совсем не похожа на клинику, несмотря на операционные и рентген. Я совсем не горел желанием поделиться с ним наблюдениями, особенно после того, что увидел на экранах.
— Да, — сказал я. — Все в порядке, сэр. Просто я немного переутомился и заскучал по маме.
— Ты неважно сегодня выглядишь, Питер! — прощебетал Сикорски. — Дэвид даст тебе успокоительное, дня три попьешь, и все образуется.
Крепость, как и прежде, угнетала меня. Отправляясь на прогулку, я бессознательно стремился как можно скорее покинуть корпус. Плоские благоухающие коридоры и ряды вечно запертых дверей наводили тоску. Следующей ночью я слышал крик. Очень слабый и далекий, но несомненно, что человек кричал во весь голос. Человек кричал так, будто ему в живот всадили раскаленную дрель. Я себе это мигом представил и минут сорок не мог успокоиться.
Утром я спросил Дэвида, но он только пожал плечами. Он сказал, что ветер с реки далеко разносит звуки, и вполне может статься, что где-то на дороге забавлялась молодежь. В Крепости кричать некому.