Рудная черта
Шрифт:
Верхний, кристально чистый слой не отражал ничего. На нижнем, прятавшемся под ним, Всеволод явственно видел собственное отражение. Обычное, неперевернутое.
Озеро ведь пока – спокойное. Ничем не потревоженное.
Пока…
Чуть поодаль ратники разгружали лошадей – тех, кого удалось отыскать и изловить после ночного штурма и вылазки. Тягловые и боевые кони, работяги-тяжеловозы и породистые скакуны, выносливые низкорослые татарские лошадки и крупные рыцарские жеребцы – все были навьючены неподъемными мешками, тюками, коробами и позвякивающими
Люди тоже пришли не налегке. И живые люди, и мертвые рыцари Бернгарда. Каждый помимо собственного доспеха и оружия притащил на горбу увесистую котомку или суму.
Да, непростой выдался денек… Сначала – работа в замковых кузнях, где в тиглях и котлах из всего, что попадалось под руку, наспех выплавлялось серебро, созданное стараниями орденских алхимиков. В огонь шли неиспользованные заготовки и испорченное снаряжение, доспехи, которые некому было уже носить и оружие, которым некому драться, посеребренная оболочка метательных снарядов, рубленая серебряная проволока и иглы, используемые для громовых шаров, покрытые белым металлом бревна и наконечники разбросанных всюду стрел.
С подъемного моста содрали всю обивку. Булавами и секирами во множестве посбивали со стен серебрёные шипы. В воротах развели костер, дабы собрать побольше белой слезы из опущенных решеток, поднятых штырей, крюков и лезвий, вмурованных в арочные своды. Слеза та текла из арки ручьями.
Добытое серебро укладывали в мешки бесформенными грязными кусками – большими, малыми. Не особо утруждая себя очисткой благородного металла от примесей и окалины. Не для красы потому как брали его с собой и не для торга. Под конец, что не успевали выплавить, – увозили, как есть. Серебрёные клинки, шеломы, кольчуги, наконечники копий и стрел… Груза хватило всем.
Потом был тяжелый и долгий путь через заваленное камнями и трупами ущелье. Нагруженных коней вели в поводу. Сами сгибались под немалой ношей. Ноги и копыта скользили в оплывших останках мертвой нечисти. Навязанные на лица влажные тряпицы не спасали от невыносимых смрадных испарений.
Но – прошли, но – дошли. И – главное – донесли, что несли.
А теперь – все позади.
Именно все. Ибо солнце, хоть и светит еще ярко, но уже клонится к закату. И значит, назад, в Сторожу, засветло не вернуться.
Никто, впрочем, и не собирался. Саксонские рыцари, русские дружинники и татарские стрелки сваливали на камни вперемешку и спекшиеся комья серебра, и посеребренную сталь, так и не попавшую в тигли. Мертвецы Бернгарда помогали живым. Сам магистр с задумчивым видом наблюдал за ходом работы.
Ну что…
Всеволод поднял из кучи металла небольшой кусок серебра. Подбросил в руке. Серебряный окатыш был легким, плоским, шершавым, пористым. Грязным. Но на тусклой неровной поверхности в солнечном свете нет-нет, да и поблескивали незамутненные, не окислившиеся еще росинки.
Ничего, мертвые воды отмоют остальное.
Подошел Сагаадай. Встал рядом, почти касаясь носками сапог кромки неподвижной воды. Пару секунд юзбаши тоже задумчиво смотрел в маслянистую чернь с прозеленью, затем произнес – негромко, не глядя на Всеволода:
– Если твой план не сработает, урус…
И – умолк, не договорив.
Всеволод закончил за него:
– Значит, все – впустую. Но мы, по крайней мере, сделаем все, что в наших силах, Сагаадай. И потому нас не в чем будет упрекнуть.
– А главное – некому, – прозвучал невеселый ответ.
Всеволод сплюнул налево, повернулся к стоящим сзади. Предупредил, памятуя о буйном норове тихого на вид озера:
– Глядеть в оба. Всем быть начеку. Как серебришко бросать начнете – за водой следить не забывайте. Коли озеро из берегов выйдет – захлестнуть может, затащить в себя.
Помедлил немного. Вздохнул поглубже.
Приказал:
– Приступай!
Свой кусок серебра он швырнул первым. Так далеко, как смог.
И кто-то еще швырнул. И еще, и еще…
Плюханье, всплески. Кристальные брызги, казавшиеся на солнце росплесками белого металла. Ленивое колыхание темной мути, похожей на зловещую бездонную топь.
И – круги по воде. По верхнему слою – чистому, прозрачному. И по нижнему – черному, непроглядному. Мертвому. С ядовитой зеленцой. Ширящиеся, мешающиеся друг с другом круги…
Каждый из стоявших на берегу воинов успел бросить только по одному предмету. Серебро, посеребренная сталь – все брошенное – почти одновременно ушло в темные глубины.
А потом началось…
Такое…
Словно несметные запасы сарацинского громового порошка вдруг разом взорвались на озерном дне. Неведомая сила в единый миг разметала верхний прозрачный водяной слой, обратив его в мелкую морось, повисшую в воздухе. Тяжелую черно-зеленую муть тоже выплеснуло… подняло на несколько саженей. И с оглушительно-смачным хлюпом обрушило вниз.
И вновь – подняло.
И снова – вниз.
Всеволода и Сагаадая, стоявших у самой воды, окатило с ног до головы. Тем, кто находился сзади, досталось тоже. Мутные мертвые воды облепляли броню, но тут же бессильно опадали, стекали с серебрёных лат, оставляя за собой лишь ореол зеленоватого мерцания.
А серебро и серебрёная сталь все сыпались и сыпались в воду. Охапками. Люди и умруны старались зашвырнуть побольше. И – подальше. И это было совсем не то, что омочить в мертвой воде один-единственный клинок с насечкой из белого металла, да туг же его и вынуть, Это было куда как серьезнее. Серебро и сталь в серебре топили пудами. И вытягивать обратно утопленное никто не собирался.
Озеро ворочалось, бушевало, ярилось и безумствовало, будто раненое живое существо – тяжело, быть может, даже смертельно раненное. Буквально из ничего, на ровном месте, при полном штиле возникали стремительные водовороты, буруны из черной пены и чудовищные темные валы, то тут, то там шумно захлестывающие пустынный берег.