Рудная черта
Шрифт:
– Начнем с твоего старого знакомого, русич. Если потребуется – призовем кого-нибудь еще…
– Ты о чем?.. – нахмурился Всеволод. – О ком?..
О каких знакомых идет речь?
Но на этот раз Бернгард, не снизошел до объяснений. Князь-магистр повернулся назад, и…
– Брат Арнольд! – Его зычный зов раскатисто и глухо прокатился над берегом, все еще укрытым зеленоватым туманом. – Подойди сюда!
Глава 39
Некоторое время спустя из плотной пелены выступила одинокая фигура. Посеребренный доспех, глухой шлем-горшок на голове, меч в ножнах… Умрунов Бернгарда
От белого орденского плаща с отхваченным краем после ночной битвы, правда, остались лишь рваные, обвисшие на плечах клочья – будто подрезанные крылья. Зато рассеченная перчатка на левой руке, некогда перехватившая клинок Всеволода, никуда не делась. И на груди – вон – знакомая рваная кольчуга, грубо перехваченная старым, подржавевшим уже проволочным швом, в который упирался тот самый клинок.
На правом боку мертвеца виднеется, впрочем, и свежий след от упыриных когтей, которого прежде не было. Кольчужные звенья выдраны вместе с клоком толстого поддоспешника. Правда, до мяса умруна темные твари добраться не успели и пустить серебряную водицу из жил покойника не смогли.
Что ж, Бернгард это исправит.
А магистр уже подступил к рыцарю-умруну. Извлек из ножен меч. Распорядился:
– Сними шлем, брат Арнольд!
Мертвый рыцарь подчинился беспрекословно. Только сначала снял латные перчатки. Одну, вторую… Так удобнее совладать с ремнями, крепившие шелом к доспеху.
Обнажившиеся руки были… М-да, не совсем человеческими они были. Кожа – сухая, как старый пергамент, пятнистая. Темно-серые, цвета дыма пожарищ, пятна лежат внаслой друг на друге, словно драконья чешуя. Ногти – те и вовсе черные. Глубокий порез на левой ладони стягивают грубые стежки суровой нити. А вокруг шва – тоже черным-черно. От раствора адского камня, излившегося наружу, надо полагать.
Избавившись от перчаток, Арнольд… тот, кто когда-то был братом Арнольдом, отстегнул шлем. Снял с плеч, оставшись в толстом войлочном подшлемнике и наброшенном поверх кольчужном капюшоне. Зажал железное ведро со смотровой прорезью под мышкой. Замер в ожидании дальнейших команд.
Однако же! Всеволод вмиг забыл о руках мертвеца. Что там руки по сравнению с этим! Прежде он не видел укрытых броней лиц Бернгардовых воителей-умрунов. Теперь вот узрел.
И лучше бы было оставаться в счастливом неведении!
Сама маска смерти смотрела сейчас на него. Без всякого выражения, без эмоций. Только не бледная, не желтая, не восковая, как у обычных покойников. А опять-таки – пятнистая, дымчато-серая. Темная. Заострившиеся черты, впалые щеки. Но больше всего, конечно, поражают… ужасают глаза. Белки – вон, уже и не белки вовсе. Сплошь подернуты голубоватой пленкой. И зрачки… Да уж, зрачки…
Мертвые. Пустые. Только где-то в самых глубинах едва-едва угадывается алчный блеск. Хорошо знакомый. Слишком хорошо. Так блестят глаза упырей. Неутолимая жажда крови порождает такой блеск. Сейчас-то она подавлена, придавлена волей Властителя, поднявшего это существо из каменного саркофага. Но что будет, если незримая узда вдруг ослабнет? Или исчезнет вовсе?
– Не удивляйся, русич, – смятение Всеволода не укрылось от пытливого взгляда Бернгарда. – И не пугайся. Темнеющая кожа и синеющие глаза – это обычное явление, когда вместо крови по жилам течет жидкое серебро.
– И когда Ток – вместо жизни?
Бернгард кивнул:
– Трансформация моих серебряных рыцарей только начинается, но со временем Ток изменит их облик до неузнаваемости. Я ведь уже рассказывал тебе… Вспомни, сколь сильно разнятся Пьющие и оборотаи. А ведь одни произведены от других.
Всеволод смотрел в темно-серое, почти черное лицо мертвого рыцаря.
– Я помню, Бернгард. Я все помню. И я понимаю, что с людьми, которых ты отнял у смерти, рано или поздно произойдет нечто подобное. Мне просто странно, что белый металл так сильно темнит человеческую суть.
Магистр пожал плечами.
– Темное, светлое… В этом мире, как и в любом другом, все относительно, русич. А на границе миров – так и подавно. Но сейчас у нас нет времени на отвлеченные диспуты.
Бернгард вновь обратился к неподвижному и безмолвному мертвецу.
– Капюшон тоже сбрось, брат Арнольд.
И – коротко – в сторону. Всеволоду:
– Зачем понапрасну тупить лезвие?..
Верно. Незачем…
Негромко звякнув гибкими стальными звеньями в серебряной отделке, кольчужный капюшон скользнул за спину умруна. Зацепив при этом и стащив с головы подшлемник. Теперь только длинные волосы мертвеца – потемневшие, косматые, высохшие, ломкие – закрывали худую шею, торчавшую из затянутого ворота кольчуги. Но ведь волосы мечу – не помеха.
– Подойди к воде, брат Арнольд – потребовал магистр. – Ближе. Еще ближе. Вот так…
Умрун встал на массивном плоском валуне, уходящем в озеро. Как некогда стоял сам Всеволод – с обнаженным мечом, намереваясь проткнуть посеребрённой сталью маслянистую муть под прозрачным слоем. Как стояла на этом берегу мать Эржебетт – бесноватая ведьма Величка с острым осколком камня, занесенным над собственными венами.
Но у тевтонского брата не было в руках ни меча, ни камня. Зато по жилам Арнольда текло жидкое серебро.
– Теперь – склони голову, – приказал Берн-гард.
Рыцарь повиновался. Опустившись на одно колено, мертвый человек склонился над мертвыми водами.
Как над плахой.
– Ниже. Еще…
В памяти всплывала еще одна картина, виденная Всеволодом глазами Эржебетт. Казнь Велички, которой Бернгард срубил голову над озером. Обессиленная, обескровленная ведьма-мать тогда попросту не могла противиться. Но этот-то – может. Если захочет. Только не хочет. И – не противится. Невероятно! Такая покорность! ТАКАЯ покорность…
Коленопреклоненный рыцарь стоял неестественно спокойно, почти торжественно, будто дожидался не главоотсечения а повторной акколады. [4] Только отражение Арнольда заметно подрагивало в нервной ряби неуспокоившегося озера. И ведь что любопытно – перевернутое отражение. Вверх ногами – как и отражение Всеволода. Не как отражение Черного Князя в обличье тевтонского магистра. А ведь по большому счету оба они – и Бернгард, и Арнольд – нечисть. Кровопийцы оба. Только один уже прошел через Мертвое озеро и признан за своего. Другой – нет.
4
Обряд посвящения в рыцари, заключавшийся в символических касаниях мечом к плечу и голове кандидата.