Руфь
Шрифт:
Руфь села на пол в темном уголке возле двери и вся обратилась в слух. Было тихо, только сердце ее стучало так сильно и громко, что ей захотелось задержать его быстрое, неумолкаемое биение. Услышав шуршание шелкового платья, она подумала, что не следовало бы в таком платье заходить в комнату больного. Все чувства ее перешли в заботу о мистере Беллингаме, она ощущала только то, что ощущал он. Платье прошелестело, вероятно, оттого, что сиделка переменила как-нибудь положение, и затем снова настала полная тишина. Вдалеке легкий ветерок отзывался протяжным тихим стоном в расщелинах гор и замирал. Сердце Руфи сильно билось.
Бесшумно, как привидение, она поднялась и подошла к открытому окну, чтобы прекратить
Сад начинался прямо у дома. Что бы ни посадили в эту землю, все приживалось и расцветало, даже несмотря на дурной уход. Белые розы мерцали в полутьме ночи, а красные прятались в тени. За низкой оградой сада расстилались зеленые луга. Руфь вглядывалась в сумерки до тех пор, пока не стала четко различать очертания всех предметов.
Послышалось щебетание птенца, проснувшегося в гнезде, спрятанном в обвивавшем стены дома плюще. Но мать тут же пригрела птенца своими крылышками, и он замолчал. Однако вскоре и другие птицы, почувствовав занимавшуюся зарю, принялись громко и весело щебетать, порхая между листьями деревьев.
Туман у горизонта превратился в серебристо-серое облако, окаймлявшее небо. Потом облако побелело и вдруг в мгновение ока окрасилось в розовый цвет. Горные вершины отчетливо обрисовались на голубом фоне неба, словно стараясь дотянуться до жилища Всевышнего. Огненное багряное солнце показалось на горизонте, и в ту же секунду тысячи маленьких птичек огласили воздух радостным пением и какой-то таинственно-восторженный гул пронесся над всей землей. Ветерок, покинув горные ущелья и пещеры, зашелестел в деревьях и траве, пробуждая цветы от их ночного сна.
Руфь вздохнула с облегчением: наконец-то прошла ночь. Она знала, что скоро кончится ее ожидание и будет произнесен приговор — жизнь или смерть. Она ослабела и обессилела от беспокойства. Она почти решилась войти в комнату и узнать всю правду. Оттуда послышались звуки — кто-то двигался, но не тревожно и не суетливо, как при чрезвычайном случае. Затем все снова смолкло. Руфь сидела на полу, прислонив голову к стене, обняв колени руками, и ждала.
Между тем больной проснулся от долгого, крепкого, благотворного сна. Мать провела возле него всю ночь и теперь впервые осмелилась переменить положение. Она даже дала шепотом кое-какие приказания старой сиделке, которая дремала в кресле, но была готова вскочить по первому призыву госпожи. Миссис Беллингам направилась на цыпочках к двери, досадуя на то, что ее усталые, одеревеневшие ноги не могли двигаться без шума. Она чувствовала, что ей надо выйти хоть на несколько минут из комнаты и освежиться после бессонной ночи. Она понимала, что кризис миновал, и, успокоившись, тем сильнее ощущала физическое раздражение и усталость, которых прежде не замечала.
Миссис Беллингам тихо отворила дверь. Руфь вскочила, едва заслышав звук поворачивающейся ручки. Вся кровь прилила ей к голове, и даже губы ее застыли. Руфь встала перед миссис Беллингам и осторожно спросила:
— Как он там, мэм?
Миссис Беллингам была поначалу поражена видом этого белого привидения, явившегося словно из-под земли, однако ее быстрый и гордый ум помог ей все понять в одну секунду. Это была та девушка, чья безнравственность заставила ее сына сбиться с пути. Девушка, сделавшаяся препятствием к исполнению ее любимого плана — женитьбе сына на мисс Данкомб. Мало того, это была истинная виновница и его опасной болезни, и всех ее волнений. Если бы миссис Беллингам могла до такой степени забыть приличия, чтобы не ответить на вопрос, то это был именно тот случай. Она чуть не поддалась искушению молча пройти мимо. Однако Руфь не могла больше ждать. Она заговорила снова:
— Ради Бога, мэм, скажите, что с ним? Останется ли он жив?
Миссис Беллингам подумала, что если она ничего не скажет, то эта отчаянная девушка, пожалуй, еще ворвется в комнату ее сына, и решила ответить:
— Он хорошо спал, ему лучше.
— О Боже, благодарю Тебя! — прошептала Руфь, прислоняясь к стене.
Это было уже слишком! Как эта падшая девушка смеет благодарить Бога за жизнь ее сына? Как будто она имеет право принимать в нем какое-либо участие! Миссис Беллингам смерила ее таким холодным, презрительным взглядом, что Руфь вздрогнула. Миссис Беллингам произнесла:
— Молодая женщина, если в вас есть хоть сколько-нибудь приличия или стыда, то, надеюсь, вы не осмелитесь ворваться в его комнату.
Она немного постояла, словно ожидая ответа и готовясь услышать дерзость. Миссис Беллингам не понимала Руфи и не могла представить себе, как твердо Руфь верила, что если мистер Беллингам останется жив, то все пойдет хорошо. Когда она ему понадобится, он пошлет за ней, будет о ней спрашивать, будет ее к себе требовать, пока все не склонится перед его твердой волей. Руфь думала, что теперь он еще слишком слаб и не замечает, кто за ним ухаживает. И хотя для Руфи было бы только бесконечным наслаждением заботиться о нем, она думала не о себе.
Она тихо посторонилась, чтобы дать пройти миссис Беллингам.
Чуть позже пришла миссис Морган. Руфь все еще стояла у двери, от которой она, казалось, не могла оторваться.
— Что это, мисс, для чего вы тут торчите? Это ни на что не похоже. Если бы вы слышали, как отзывалась о вас миссис Беллингам! Ведь этак моя гостиница потеряет всякую репутацию. Я вам отвела вчера вечером комнату, чтобы вы там сидели и никому не показывались на глаза. Разве я не говорила вам, какая важная леди миссис Беллингам? А вы все-таки прямо к ней лезете. Нехорошо, не такой благодарности ждала от вас Дженни Морган.
Руфь отошла прочь, как испуганный ребенок, которому сделали выговор. Миссис Морган последовала за ней в ее комнату, не переставая ворчать. Затем, облегчив себя этим ворчанием, она прибавила более мягким голосом:
— Ну, сидите тут, будьте умницей, а я буду присылать вам завтрак и сообщать о здоровье мистера Беллингама. Если хотите, можете сходить погулять, но, сделайте милость, выходите через боковую дверь. Это избавит нас от скандала.
Весь день Руфь сидела пленницей в комнате, отведенной ей миссис Морган, — и этот, и многие другие дни. Но по ночам, когда все в доме стихало и даже мыши, собрав все валявшиеся крошки, возвращались в свои норы, Руфь выходила из комнаты и пробиралась к двери в комнату больного, чтобы услышать, если возможно, хоть звук его милого голоса. По тону она могла распознать не хуже сиделки, как себя чувствует мистер Беллингам и поправляется ли. Ей страстно хотелось еще раз взглянуть на него, но Руфь принуждала себя терпеливо ждать. Когда он настолько выздоровеет, что начнет выходить из комнаты, когда сиделка не будет все время находиться возле него, тогда он пошлет за своей Руфью, и она расскажет, как была терпелива из любви к нему. Но все-таки даже с этой утешительной надеждой ждать приходилось слишком долго.