Рука Одиночества
Шрифт:
У Альфы все было свое. Неистощимая серебряная фляга с черепами, из которой он выкачивал гектолитры неопознанной сивухи. Это все, что на первый взгляд, нужно было прима-образу для сохранения концептуальной стабильности.
Вместе с неприятно изменившимся бородатым Альфой, Никас набрал охапку пестрого глянца и развел костер. Человек глядел, как вокруг огня собираются озябшие звери, и слушал, как его телохранитель урчит горлышком фляги.
– Ну, так как же тебя угораздило получить билет в один конец? – спросил Альфа, на минуту утолив жажду. – По-моему у меня есть шанс посмеяться
– Я просто оказался не в том месте и не в то время.
– Знакомая ситуация. Одна из платиновых схем любой истории. Ничего постыдного в ней нет. Ты знаешь Темную Иронию?
– Думаю…
– Не важно. Просто знай, что она существует. Они с Девелом близко знакомы. Имеют множество… Точек соприкосновения. Она настолько сильна, что часто вмешивается в дела Материи. Не думай, что игра всегда идет в одни ворота. Наши реальности толкают друг друга постоянно.
– То есть, она могла быть виновата в том, что я здесь очутился?
Альфа пьяно замычал.
– Виновата? Или благодаря Темной Иронии ты здесь очутился? Не знаю. Она никогда и никого не посвящала в свои планы.
Они помолчали.
– Наверное, здорово быть воплощением неординарности? – спросил Никас, что бы хоть что-то сказать.
Альфа побледнел. Потом оскалился. И не произнес ни слова. Только выщелкнул из подмышки новую сигарету и угрюмо закурил, сооружая из дыма удивительные сцены.
Никас решил больше не болтать.
– А кем ты был в Материи? – вдруг спросил прим.
Это был неожиданный вопрос, но человек не стал мяться и раздумывать.
– Да уж, был, это точно. Я работал журналистом.
– Писульки? – с вызовом уточнил Альфа.
– Да. Еще фотографии.
Следующий вопрос был еще более неожиданным.
– А ты когда-нибудь входил в дверной проем?
Никас нахмурился и приоткрыл рот, но Альфа быстро его перебил:
– Не торопись отвечать. Я-то знаю, что да. Да! Нихрена тебе меня не понять! Да, ты выходил. Спокойно, расслабленно, входил и выходил. Но это все херня. Самое главное – процесс. Переход из одной точки в другую. Медленный, плавный, никем, стрелять, не спровоцированный. Только твой. Переход. Озвездительно кайфовый.
Журналист посмотрел на него как на идиота.
– Ты думаешь, я порю чушь, да? – спросил проницательный Альфа. – Ладно, хрен с тобой, забудь, что я сказал.
Никас пожал плечами и не стал требовать разъяснений. Однако когда прим порядком надрался, Аркас услышал всхлипывания. Мрачный мастер стали и пороха ныл в бороду. Тут-то он разговорился снова.
– Все думают, что это так просто, – бормотал Альфа. – Берешь, значит, и… Я защитник Многомирья. Я, стрелять, непобедимая сущность. В моей природе непоколебимая стойкость и уверенность. Но я ни в чем не уверен!.. Я повторяющаяся неповторимость. Пародия на пародию, на пародию, на пародию… Как может быть существо, без своего угла, хоть в чем-то быть уверено? Я обречен на постоянные скитания! Это… Берешь, значит, и не даешь накалу крутости упасть! Ты знаешь, Никас, как это сложно? Постоянно выпрыгивать в окно? Или, в лучшем случае, выбивать дверь ногой. Влетать в нее плечом. Или получив по зубам. Убегая от кого-то или кого-то преследуя. Я хочу хоть раз выйти в дверь. Я пытаюсь сказать… Ну они ведь для этого и сделаны, что бы в них выходили. Это вроде фигня, но в этой… Я долго думал и я уверен: в этой мелочи сосредоточена вся безысходность моего положения.
Образ сгорбился и замолчал, обрюзгнув как скисший бродяга.
– Не смотри на меня так!
Никас нерешительно оглянулся назад, но Девела не было видно. Он засел где-то в благоухающей чащобе.
– Ты думаешь, я тряпка?! Я тебя насквозь вижу!
– Нет, нет, – серьёзно ответил журналист. – Мужские слезы – признак здорового отношения к себе. Нельзя все держать в себе. Говорят, это провоцирует инсульты.
Альфа закрыл лицо руками.
– Мне ведь нельзя… – прошептал он.
– Может тебе уже хватит? – спросил Никас ненавязчиво. – Вдруг Девел…
– Мне запрещено выражать свои чувства, – продолжал Альфа, не обращая внимания. – Это сейчас я ною. Знаешь, почему? Потому что Клейтон, стрелять, сбежал. И прихватил с собой несколько образов. Несколько десятков образов. Может быть сотен. Я точно не знаю. Пускай Многомирье сейчас тормошит его. Если кому-нибудь из людей придет в голову помечтать о таком как я, то вот… Вот… Вот оно – Клейтон к вашим услугам, дамы и господа.
Альфа дернулся как укушенный.
– Никас, – шепнул он. – Иди сюда. Между нами Никас.
И подскочил сам, чуть не завалившись на бок. Жесткая борода коснулась плеча. Пахнуло алкогольным духом.
– Между нами Никас…
– Э-э-э.
– …есть понимание. Ты нормальный парень. Видел бы ты этих. Как ты сказал, агнцев? Ага, точно. Слова от них, стрелять, не добьешься. Так вот Никас, между нами: мы все рабы Многомирья. Людям нужны только наши лучшие качества. Только то, что лежит на поверхности. А если Многомирье что-то не устраивает, оно шлет нас ко всем хорошим! Многие думают, что негатив на самом деле просто хочет, чтобы все это закончилось. Разрушить связь с материей. И даже я. Только тихо!
– Я понимаю, – заверил его Аркас.
– Между нами. Только между нами.
Повторяя это, Альфа задом, как рак-отшельник пятился от Никаса на четвереньках. Из разбившегося звездолета, что лежал неподалеку, за этой сценой наблюдал унылый синелицый гуманоид. Когда Альфа начал отдирать от его собственности лист серебристого металла, неудачливый пилот что-то залопотал. Прима-образ это не остановило. Он раскурочил крыло машины и лег спать, накрывшись тем, что удалось оторвать.
И захрапел. Как дизель.
Борода Альфы отросла еще больше, в ней появились гильзы и колючая проволока. Из носа торчала тлеющая сигарета. Спал он с открытыми глазами и кинжалом в зубах. Время от времени начиная что-то рычать, скрежеща клыками по булатной стали. В такие моменты из прима-образа несмело пытались вырваться меньшие сущности.
Сама потребность во сне после излияний ему была передана от Оригинального образа человека обыкновенного, хотя сам Альфа заявил, что в нем течет причинно-следственная кровь оригинальных идей цикличности. Никас ему не верил. Особенно сейчас. Кино- и книжные герои столько не спали. Обычно им хватало несколько минут.