Рука птицелова
Шрифт:
Антон кивнул и что-то промычал утвердительное, не сразу сообразив, что под "нашим человеком" майор понимает именно его.
– А раз верно, - Матвейчук прошелся по кабинету, - а раз верно, давай составим с тобой бумагу.
Он достал два листа чистой бумаги, подумал, достал еще два листа и положил их перед Антоном.
– На ручку, пиши.
– Что писать?
– Сейчас я тебе продиктую.
В прокуратуре их встретил все тот же жизнерадостный Ступак.
– Сухари с собой?
– Пошел в задницу со своими шутками, - Царенко нервничал и шутить расположен не был.
–
– Что она тут делает? - не понял Антон. - У Луженкова приступ водобоязни?
– Много смеемся, - хмуро бросил Царенко, - чтоб потом не заплакать.
Прокурор был по обыкновению своему груб и громогласен. Он заявил, что мнения своего в отношении этих преступников не переменил и менять не намерен, кто бы ему что ни говорил. Потому он немедленно возбуждает уголовное дело против младшего сержанта Царенко, обвиняя его в краже личного имущества солдат. Что же касается младшего сержанта Байкалова, то в случае малейшего нарушения воинской дисциплины и уставов, последующего с его стороны, будет он привлечен по своей статье. В чем Антон и расписался. Все произошло стремительно, и Антон не успел опомниться, как вновь очутился за пределами прокурорского гнезда. Серега Царенко остался внутри.
– Прокурорское предостережение называется, - объяснил Ступак, когда курили они на крыльце прокуратуры, дожидаясь машины из части. - Честно говоря... Повезло тебе. Они ведь, и Луженков, и Ушатников, в первую очередь на тебя бочку катили. Понять не могу, почему он отступил. Стареет, наверное... Не знаю. Если бы... Слушай, - лицо Ступака осветилось пониманием, - может ты на лапу ему дал?
– Из сержантской получки? - Антон выдавил из себя смешок.
– Не валяй дурака, - Ступак смотрел на него с уважением, - родственник с лампасами надавил, да? Точно. А Сереге не повезло. Селявуха... Ну, я побежал бумажки ваши печатать. В роте увидимся.
Антон молчал. Он чувствовал себя как никогда мерзко. Договариваясь с Матвейчуком, он был уверен, что вытаскивая себя, вытаскивает и Царенко. Теперь он понимал, вспоминая разговор с особистом, что некоторые слова для него и для Матвейчука в этом разговоре имели разный смысл.
"Игрушки детские. Клички, явки. Из-за этой ерунды он охотился на меня почти год. - Антон сидел в курилке у входа в казарму. Его взвод скоблил асфальт на плацу и ровнял по нитке сугробы. - На что, интересно, рассчитывает особист? Что я ему сеть шпионскую тут найду? Всего вернее, план выполняет. Леший с ним, пусть меня как свой крупный успех запишет. Может, премию дадут человеку. Факт тот, что свое обещание он выполнил. Можно было и получше, но выполнил. Я же ничего конкретного ему не обещал. И в бумажках его, сегодня мной подписанных, никаких требований ко мне не было. Так что игрушки все", - уговаривал себя Антон, тщетно пытаясь заглушить этими речами едва различимый голос, доносившийся, как казалось, прямо с неба. Голос этот проникнут был отчаяньем и тревогой.
– Мы закончили, сержант, - услышал он из-за спины.
Антон медленно и бесшумно выдохнул, возвращаясь.
– Сдавайте лопаты - и в казарму. Через пятнадцать минут построение на ужин. -
– Ко мне родные приехали. На КПП ждут... - Курочкин замялся.
– Отпустить бы его... вместо ужина, - продолжил Стрельцов, глядя в сторону.
По всем неписаным, да и по писаным законам части, молодым, не принявшим присягу, без взвода нельзя было ходить никуда. Даже в туалет. Тем более на КПП. Тем более вместо ужина.
– На ужин пойдешь с ротой, - Антон помолчал, пропуская солдат, возвращавшихся с уборки плаца, - когда все зайдут в столовую, выйдешь на КПП. Если остановит наш сержант, скажешь, что я разрешил. С офицерами не спорь, вообще не разговаривай, молча возвращайся в столовую. К половине девятого вернешься, мне доложишь, - он посмотрел на часы, - час времени у тебя. Хватит?
Курочкин нервно засмеялся, что-то промычал и засеменил в казарму.
– Не бойся, он все сделает как надо, - успокоил Антона Стрельцов.
– Надеюсь, - хмыкнул Байкалов, - мне сейчас только проблем с солдатами не хватает. В своих сегодня чуть не утонул. - А про себя подумал, что хоть и не утонул, но еще и не выплыл.
– Слышал, вы с Царенко к прокурору сегодня ездили.
– Ездили с Царенко, а вернулся один. Серегу на губу вернули.
– За самоволку?
– Да не за самоволку. За нее статьи нет, это не уголовное преступление. Он свои пять суток за самоволку отдохнул уже. За кражу. Хотя какая тут кража. Вернувшись, всю одежду в тот же мешок и сунул бы.
– Но ведь тогда и тебя должны... должно коснуться.
– Коснется, наверное, только пока не ясно как. Штука-то вся в том, что на мои действия статья есть, а если его вдруг посадят, то есть тем более. Прокурор же ограничился предостережением. Иди теперь знай, что думать.
Они медленно поднялись в казарму.
– Юрик, - поймал Антон Кузя, выходившего из сержантской комнаты, - я не пойду на ужин. Отведешь роту.
– Простудился я, - заныл Кузь, - знобит всего.
– Не валяй дурака, - оборвал его Антон, - сходишь, поешь заодно.
– Слушай, - дернул его за рукав Стрельцов, - я бы тоже на ужин не ходил.
– Есть не хочешь? - удивился Антон. - На второй-то неделе службы?
– Курочкин с КПП принесет.
– Наверное принесет, - рассмеялся Антон, вспомнив объемистые щеки Курочкина. - Пошли в каптерку. Подождем его там.
XIV
Антон попросил Рандекявичуса запереть их на ключ.
– Устраивайся, - сказал он Стрельцову, набрасывая в углу бушлаты в кучу, - они придут не раньше, чем через час.
– А зачем мы закрылись?
– А зачем нам лишний раз офицерам глаза мозолить? Кроме того, каптерка должна быть закрыта, когда рота ужинает. Так что все по правилам.
Антон лег на бушлаты, сваленные кучей в углу, и укрылся шинелью. Стрельцов сел на подоконник. Окна каптерки выходили на Олимпийскую деревню.
– У меня в Очаково двое знакомых живут, - сказал Стрельцов. - Сколько раз сюда ездил, не знал, что тут часть. Внимания на этот забор никогда не обращал.
– Я думаю, половина живущих в тех домах, окна которых ты видишь, о нашем существовании не подозревают. Просто не обращают внимания. Для них это белое пятно.