Рука птицелова
Шрифт:
– На почту пошел?
– Домой звонить.
– А то я поднимаюсь по лестнице, смотрю - гражданский человек идет, понял? Думаю, точно: тебя связали, оружейку вскрыли, роту перерезали, а тут я - всех свалил, одного убил, тебя освободил, понял? И мне отпуск.
– Не повезло?
– Э-э. Когда мне везло? Смотрю, попугай идет. Смотрю, Серега. Ты зачем, говорю, так оделся. Тебя вся Москва увидит, понял?
– А он?
– А он говорит, не только увидит, но и услышит. Я, говорит, на Красную
– Пьяный?
– Что пьяный? - Ираклий неожиданно возмутился. - Ты меня спрашиваешь: "Пьяный?" - Я ему наливал? Я с ним пил? Ты не видел, как он пил? Ты в Америку летал по делам, да? Куртку человеку не мог другую дать, черную или синюю, понял?
Ираклий ушел и обиженно хлопнул дверью. У тумбочки облегченно вздохнул и зашевелился дневальный, слившийся со стеной на время разговора.
– Боишься грузинов? - фыркнув, спросил Антон.
– Усих черных боюся, - признался дневальный, - шо грузынив, шо азербайжанцив. Дыки воны. Куля у ных в голови.
– Что куля, то куля, - механически согласился Антон, прикидывая, что делает в этот момент Царенко. По всему выходило, что как раз вызванивает он свою благоверную. Если, конечно, до почты дошел благополучно. Но даже если это не так, зависело от Антона теперь крайне немного, попросту говоря ничего не зависело, а потому и в голову брать все происходящее ему не следовало.
Антон лег на кровать и, закрыв глаза, прислушался. Внутри было молчание и тишина.
– Ну и ладно, - подумал он, - тогда читаю Хлебникова.
– Придет кто - кричи погромче, - предупредил дневального и заперся в умывальнике.
Его давно тянуло прочесть вслух "Ладомир". Что-то манило его в сплетении хлебниковских созвучий, что-то ожидалось от них. Теперь не удержался, решил послушать.
Но желания хватило ненадолго. Запнулся фразой "когда сам Бог на цепь похож", встретив ее вторично. Даже не смыслом самих слов, а неожиданным своим ощущением, пришедшим извне.
– ---------------------------------------------------------------------
– ---------------------------------------------------------------------
– Кажется, поймали его, - понял после минутного размышления, глядя в черноту зимнего окна. - Точно, поймали.
Сойкин прибежал получасом позже.
– Где Царенко? - прошипел он, узнав из Антонова доклада, что "происшествий в роте не случилось".
– Спит, товарищ капитан, - меланхолично отвечал ему Антон.
– Где спит? - глаза Сойкина подернулись матовой пленкой ненависти. - В милиции он спит!
Они подошли к постели Царенко. На табурете перед ней лежала гимнастерка, тускло отсвечивая двумя полосками лычек на погонах.
– Спит, товарищ капитан, - еще раз тупо повторил Антон, имея в виду
Сойкин выдернул тело спавшего и развернул слюнявой мордой к свету:
– Это твой Царенко?
Антон молчал.
– Сдаешь дежурство одному из сержантов и отправляешься на гауптвахту.
– Один?
– Конечно, один, - Сойкин взорвался, - мне тебя не с кем отправлять. Дорогу знаешь.
– Понял, товарищ капитан. - Антон снял штык-нож и повязку, пошел надевать шинель.
Ночью грянул мороз. Антона прихватило к средине пути, хоть всей дороги до губы было минут на семь-восемь. Ветер резал лицо и продувал шинель насквозь.
"Недурно выглядел Царенко в рыжей своей курточке при такой погоде, подумал Антон, - а ведь когда он уходил, было довольно тепло".
Ворота караул открыл не скоро. Спали все и носа не казали на двор.
– Зови начальника, - бросил Антон открывшему ворота, - я на губу садиться пришел. - И через плац направился к зданию гауптвахты.
Сонный и озадаченный помощник начальника караула прибежал минутой позже.
– Царенко привезли уже? - спросил его Антон.
– Сидит, - отвечал тот. - А вот тебе придется возвращаться.
– Почему?
– Мест нет.
– Прямо как в гостинице, - восхитился Антон.
Царенко действительно сидел. Из оранжевой куртки учинил он себе подстилку и пытался согреться, прислонясь к батарее спиной.
Антон загрохотал металлической дверью.
– Ты мне форму принес? У меня задница к полу примерзает, - встретил его Царенко.
– Я садиться пришел.
– Вот и захватил бы по дороге. Мне к Балде утром идти. Не в этом же.
– Действительно нет мест? - переспросил Антон помощника.
– Ну что, я б тебя не посадил по-человечески, если б было куда?
– Верю. На улицу выходить очень не хочется. Все, Серега, - обернулся он снова к Царенко, - пошел я назад в роту. Балду увидишь, - привет передавай.
– Балду мы вместе увидим, - утешил его Царенко, - не мешай спать.
Ночь Антон досидел в компании Ираклия, под боком у Сойкина.
– Старшина! - орал по телефону дежурный по части, - садись на метро и приезжай в часть... Значит, на такси садись... Значит, пешком иди, твою мать... Дневальным стоять будешь. На тумбочке... Случилось... Приедешь, расскажу... Самоход в роте... Милиция... Любимец твой... Да... Все. Чтоб через час был здесь.
Когда Сойкин закончил обзванивать командиров взводов и доложил ротному, под окнами штаба уже грохотали сапогами роты, выведенные на зарядку.
XI
Машина пришла за ними в полдень. Часа за полтора до этого в камеру зашел Мухин и предупредил: "Вылизывайтесь как можете, сегодня Сойкин везет вас к Луженкову".