Рука птицелова

Никитин Алексей

– Старшина-то на кухне что делал?

– Дежурил по столовой.

– То-то я не понимал, почему эту историю так старшины любят, а они все в тот день по столовой дежурили. Одновременно.

– Какой ты с утра нудный.

– Я как раз не нудный. Это ты тут спал, а я в четыре утра пописать вышел, так весь караул с дежурным по части на уши встали в поисках. Коралов лично голову в очко засовывал и фонариком себе подсвечивал.

– Ты всегда в какую-нибудь халепу влезешь.

– Ну да, следом за тобой.

Царенко засмеялся.

– Это точно.

Моя жопа как магнитом приключения к себе притягивает. Знаешь, говорят: "ищет приключений на свою жопу", - так она без меня сама их ищет.

– Приключения?

– Ага.

– Хорошо ищет.

– Где там хорошо. На гражданке только на мотоцикл сядет, и искать не надо. Как в Золотоноше по вокзалу вышивал, так сегодня вспомнить страшно! А как по трассе на Черкассы от ментов уходил вечером?!.

– Ушел?

– Конечно. В лесу до ночи отсиживался. У меня "Ява" белым выкрашена была, я как раз после того ей родной вишневый вернул, так эти волки двумя машинами меня отслеживали. Тихо-тихо ехали по просеке...

– По какой просеке?

– Что я, номер ее запоминал? Когда понял, что скоростью по шоссе не уйду, свернул в лес и залег в яме.

– Чтоб тебе и на прошлой неделе в яме залечь.

– Ямы не попалось.

– Зато теперь яма у нас подходящая.

– Что ты ко мне пристал! - Царенко привстал на топчане, - Нефиг было меня отпускать. Видел, что я пьяный, вот и не пускал бы. Трезвым я придумал бы как от них уйти.

Царенко уходил в самоход ночью, но по причине самой заурядной. Ему надо было срочно позвонить домой. Утром он получил письмо от родителей, где те, смягчая настолько, насколько новость эту вообще можно было смягчить, сообщали, что их любимая невестка, жена то есть Царенко, познакомилась с каким-то курсантом и вечерние свои часы, которые должна отдавать штопке старых носков мужа и вышиванию крестиком, проводит с ним.

Прочитав это послание, Царенко взвился. Жену свою он не шибко жаловал и, по возвращении из армии, предполагал побить пару раз, после чего развестись. Но не так же, в самом деле.

– Сука! Блядская сука! - он стучал кулаком по столу в сержантской, а глаза его плавились оловом, - как я ее буду метелить. Как я ее... Дневальный! - Царенко выскочил в коридор, - где командир?

– Майор Бобров в канцелярии, - металлическим голосом отвечал дневальный, мысленно прощаясь с этим светом. Царенко в таких ситуациях бывал буен и несдержан на руку. Мог и по рылу заехать без повода.

– Товарищ майор, на почту, позвонить надо. - Выход на почту не считался в части полноценным увольнением: Олимпийская деревня, вот она, за забором. Воплощение цивилизации - универсам и почта, объединяющая междугородный переговорник с той частью, где выдают посылки. Прочие удовольствия Олимпийской деревни обитателей учебки интересовали мало.

– На час можешь выйти, Царенко. - Бобров посмотрел на часы и что-то прикинул про себя. - В наряд не ты идешь?

– Байкалов заступает.

– Ну, ладно, можешь звонить до обеда.

До обеда Царенко домой

не дозвонился, день был рабочий, а часовые пояса в то время у Киева и Москвы совпадали вполне. Не дозвонился он и после обеда, не складывалось что-то у Сереги, поэтому купил он две бутылки водки и в части был к шести вечера хмурый и злой.

Водку сержанты выпили к отбою. Каптер, лысый латыш Рандекявичус, принес молдавского вина.

– Молодым привезли на присягу, а мне, как главному над вами начальнику, отлили два литра. Угощаю.

– Давай за твою жену выпьем, Рандекявичус, - Царенко был уже хорош после водки, - она у тебя красивая и верная.

Рандекявичус собирался на неделю домой. На суд вызвали. На развод.

Царенко, в его обстоятельствах, не стоило бы трогать лысого прибалта.

– Герай, герай, товарищ сержант, давайте выпьем за мою жену, она у меня такая же верная, как и у вас.

– А что ты про мою жену знаешь, если я сам не знаю ничего?! Домой не дозвонился - никого не было. Они только сейчас пришли, может быть. Мне вот теперь идти звонить надо. А я тут сижу. Кто по части сегодня?

Дежурным по части заступил капитан Сойкин, заместитель командира роты и большой друг Сереги.

– Какой кайф, - восхитился Царенко, - Антоха по роте и Сойкин по части. Что меня тут держит? Рандекявичус!

– Слушаю вас, товарищ сержант.

– Пошли позвоним женам и вы.... их по телефону.

– Это удовольствие не для меня, товарищ сержант. Я люблю, когда женщина приходит ко мне.

– Ну тогда дай мне чью-нибудь гражданку, я пойду один.

Он одел кроссовки, джинсы и легкую куртку яркого оранжевого цвета.

– Антоха, пошли со мной.

– Служба.

– Да кого она чешет, твоя служба. Сойка по части, а он в свою роту не суется. Ты постель отправил ему?

– Дневальный отнес.

– Вот и вся твоя служба. Спит он уже.

– Да есть мне чем заняться ночью. Я не хочу никуда идти, - отбивался Антон.

– Ссышь. Ну и сиди тут. Дай мне мелочи на автомат. По пятнадцать копеек.

Они долго топтались под оружейной комнатой, пока в тусклом свете ее ламп отсчитывал Антон Царенко пятиалтынные.

– Шесть, больше нет.

– Спасибо, брат, мне хватит. У меня еще своих рубля на полтора есть.

Потом он ушел, оставив Антона в тишине и пообещав быть через час-полтора. Но расслабиться Антону не удалось. Стоило двери, ведущей на лестницу, хлопнуть, скрывая Царенко, как она вновь открылась, пропуская полночного гостя.

– Ты зачем одел его попугаем? - вместо приветствия поинтересовался вошедший. - Синий хвост, оранжевая грудь, понял?

– Ираклий, что тебе не спится?

– Я лицо при исполнении.

– Что, при исполнении не спят?

– Спят, но у тебя сработала сигнализация оружейной комнаты.

– И ты прибежал меня спасать?

– Помощник дежурного по части несет службу, понял?

– А дежурный?

– Спит.

– Это я под оружейкой Сереге мелочь менял. Контакт у нашей двери отходит. Чинить надо.