Рука Зеи
Шрифт:
— Может, и купим.
Барнвельт уложил весла на борта и неуклюже полез вперед.
В воде у самого берега возвышался простейший причал — частокол из коротких разномастных бревен, засыпанный мелкими камнями. К нему огромными висячими замками были прикованы две лодки явно кришнянской постройки. Через прорытый в обрывистом береге спуск к причалу сбегала узкая грязная дорожка. Как только плавсредство службы безопасности ткнулось носом в сваи, в воду с плеском скользнули две какие-то небольшие чешуйчатые твари.
Когда путешественники вылезли на причал и привязали лодку, Визгаш повел их вверх по дорожке, которая
— Все в порядке, — приободрил спутников Визгаш. — Они редко подходят близко к деревне.
— Теперь не жалеешь, что не купил меч, а, Джордж? — сказал Барнвельт. — Лично я без своего чувствовал бы себя, как адвокат без портфеля.
— С такими защитниками, как вы с Визгашем, я чувствую себя просто замечательно. Держи-ка корзину.
Барнвельт безропотно подхватил корзину с провизией, в чем-то завидуя нахальству Тангалоа, который всегда без зазрения совести мог переложить тяжелую ношу на плечи кому-нибудь другому. Жара и кочковатая тропа вскоре окончательно отбили у них охоту болтать на ходу.
— За мной! — бросил наконец Визгаш, продираясь сквозь кусты по левой стороне дороги.
Путешественники последовали за ним. Поскольку местность в чем-то походила на открытую саванну, продвигаться было не очень тяжело. Через несколько минут они вышли на свободное пространство, усеянное, словно моренный ландшафт, обломками камней и валунами. Приглядевшись, Барнвельт заметил, что большинство камней имеют неестественную правильную форму и размеры и расположены ровными рядами или полукружьями.
— Наверх, вон туда, — распорядился Визгаш. Они полезли на какую-то коническую груду — остатки круглой башни, которая давно рухнула, рассыпавшись на куски, но по-прежнему позволяла охватить местность одним взглядом. Руины тянулись до самой реки. «Крепость или укрепленный лагерь», — предположил Барнвельт.
— Смотрите, — провозгласил Визгаш, указывая на остатки статуи раза в три побольше натурального человеческого роста. Уцелел только пьедестал с одной ногой, в то время как среди каменных обломков, раскиданных у основания, Барнвельт углядел голову, часть руки и другие детали изваяния. Ему припомнилось:
Рассказывал мне странник, что в пустыне,
В песках, две каменных ноги стоят
Без туловища с давних пор поныне.
У ног — разбитый лик, чей властный взгляд
Исполнен столь насмешливой гордыни,
Что можно восхититься мастерством,
Которое в таких сердцах читало,
Запечатлев живое в неживом.
И письмена взывают с пьедестала.
— Чего это вы там бормочете? — спросила Элин Фоли.
— Простите, — опомнился Барнвельт. — Мне просто пришло на ум…
И он продекламировал сонет целиком.
— А это случайно не этих английских чуваков Келли с Шитсом? — влез в разговор Тангалоа. — В смысле, которые «Микадо» написали? [8]
Прежде чем Барнвельт успел поправить коллегу, вмешался Визгаш:
— Вам обязательно следует ознакомиться с величайшей поэмой нашего стихотворца Калли, посвященной руинам вроде этих. Называется она «Горестные размышления…»
— А как насчет заморить червячка? — встрял Тангалоа. — Гребля
8
…Келли с Шитсом. — Эрудит Тангалоа все перепутал. Во-первых, имелись в виду, конечно, английские поэты-романтики Шелли и Китс, а во-вторых, они никогда не творили вместе. Комическую оперу «Микадо» написали другие «английские чуваки» — либреттист Джильберт и композитор Сулливан. Процитированное Барнвельтом стихотворение «Оэимандия» — «Рассказывал мне странник, что в пустыне…» (пер. В. Микушевича) — принадлежит перу Шелли. Барнвельт довольно часто цитирует произведения английских поэтов. Примечания к этим цитатам даются в основном в случае использования заимствованных переводов.
— Называется она, — твердо повторил Визгаш, — «Горестные размышления, порожденные вкушеньем трапезы средь замшелых руин Маринжида, сожженного балхибцами в год Аввала сорок девятого цикла после Карара».
— При столь основательном заглавии, — заметил Тангалоа, — наверняка нет нужды…
Но кришнянин тут же разразился раскатистыми, гортанными гозаштандскими стихами, делая при этом размашистые делсартийские жесты. [9] Барнвельт обнаружил, что способен уловить от силы одно слово из пяти.
9
Делсартийские жесты — жесты, похожие на упражнения эстетической гимнастики Франка Делсарта.
Тангалоа обратился к Элин Фоли:
— Вот чего мы добились, отправившись в компании с этой парочкой помешанных на поэзии! Если вы не против немного прогуляться, пока они тут токуют, я наверняка разыщу несколько более гостеприимный…
В этот самый момент Визгаш завершил декламацию со словами:
— Я могу продолжать еще час, но думаю, что вы ухватили основную идею.
После этого он вызвался выступить в качестве шеф-повара и отправился на поиски дров. Сооруженная им кучка веточек выглядела далеко не многообещающе, но вдобавок он сорвал еще и несколько каких-то сорняков со стручками. Стручки он разломал и вытряс на горку щепок мелкую желтую пыльцу.
— Это ясувар. Этот порошок у нас применяют в фейерверках, — пояснил он.
Потом он вытащил какой-то крошечный цилиндрик с поршеньком, который плотно в него вставлялся и был снабжен массивным набалдашником. В цилиндрик Визгаш насыпал щепотку трута из маленькой коробочки, вставил в его открытый конец поршенек и резко ударил ладонью по набалдашнику, загоняя поршенек внутрь.
— Мне это нравится больше механических кремневых зажигалок вроде той, что вы купили, — сказал он. — Реже выходит из строя.
Вытащив поршенек, он высыпал тлеющий трут на костер. Рдеющие крошки подожгли желтый порошок, который тут же с треском вспыхнул и запалил остальное.
Элин Фоли тем временем выкладывала содержимое корзины. Помимо всего прочего, Визгаш сам извлек оттуда какой-то сверток, обернутый вощеной бумагой. Когда бумага была развернута, на свет божий показались четыре суставчатые твари, похожие то ли на рачков, то ли на здоровенных пауков.
— Это, — объявил Визгаш, — очень большой деликатес.