Руки Бьянки
Шрифт:
Рэн встал из-за стола так резко, что опрокинул стул, но это нисколько его не смутило. В эти минуты он с особенной остротой ощущал всю свою силу, всю ширину своих плеч и мощь спины. Мать Бьянки, которую давно ничто не удивляло, только покосилась на него и сразу же отвернулась. В глазах Рэна было что-то непонятное, и это ей очень не нравилось, однако гадать, что бы это могло быть, она не хотела, инстинктивно чувствуя, что это принесет ей лишь новые тревоги. А Рэн уже вышел вон - вышел, чтобы побыть одному и попытаться разобраться в этом незнакомом ощущении, которое владело всем его существом.
Был вечер. Горбатый горизонт, как губка, впитывал великолепие заходящего солнца, притягивал к себе, жадно высасывал сплющенное оранжево-красное яйцо. Стоя на небольшом пригорке, Рэн тяжело дышал, раздувая ноздри и до отказа наполняя воздухом грудь. Вечерний воздух был чист и прохладен, и все же ему казалось, что он пахнет как-то по особенному, словно в нем, как в воде, действительно были растворены тончайшие краски заката.
Так прошло несколько минут. Затем Рэн напряг ноги и посмотрел на свои большие, твердые кулаки. Подняв руки над головой, он потянулся всем телом и издал такой громкий и протяжный крик, что солнце, словно испугавшись, тотчас закатилось. Рэн проводил его взглядом, думая только о том, как он силен и высок, и заново переживая владевшие им чувства притяжения и принадлежности. Потом он лег на сухую, чистую землю и заплакал.
***
Рэн вернулся в дом лишь через час после того, как луна, осмелившаяся вскарабкаться на остывшее от закатного огненного буйства небо, не только повторила дневной путь солнца, но и, в свою очередь, зашла за далекие холмы. Войдя в комнату матери Бьянки, где та спала на заменявшем ей постель ворохе старой одежды, он зажег лампу и сел рядом, ожидая, пока свет разбудит ее. Действительно, очень скоро мать Бьянки недовольно застонала и, повернувшись к нему, открыла глаза.
И в испуге отпрянула.
– Рэн...? Что тебе надо?!
– Бьянку. Я хочу жениться на ней. Женщина с присвистом дышала сквозь стиснутые зубы.
– Нет...!
– Этот возглас, однако, означал не отказ, а свидетельствовал лишь о крайнем изумлении, и Рэн нетерпеливо схватил ее за плечо.
Тогда женщина расхохоталась.
– Жениться?!.. На Бьянке?! Послушай, приятель, для шуток уже слишком поздно. Ступай-ка ты обратно в постель и выкинь свою блажь из головы. К утру ты как пить дать забудешь все, что сейчас мне наговорил.
– Ты отдашь ее за меня? Она молчала, и Рэн вздохнул.
– Я не спал, - сказал он все еще сдерживаясь, хотя в душе у него все кипело.
– Я даже еще не ложился.
Мать Бьянки зашевелилась и села, подтянув к подбородку шершавые, сморщенные колени.
– Ты правильно поступил, что спросил у меня, у матери... И ты был добр к нам - ко мне и к Бьянке. Ты неплохой парень, Рэн, но - прости меня за эти слова - сейчас ты и сам похож на слабоумного. Бьянка настоящая уродина; даже я не стану этого отрицать, хотя сама произвела ее на свет. Можешь проделывать с ней все, что тебе угодно, - я и словечка не скажу. Впрочем, ты и сам мог бы догадаться, но ты зачем-то заговорил со мной. А мне лучше бы ничего об этом не знать... Нет, парень, я тебя совсем не понимаю, но... В общем, делай с ней, что хочешь.
И она украдкой бросила на него быстрый взгляд, но, пораженная страхом, вдруг застыла, не в силах отвести глаз от его лица. Рэн так медленно и тщательно прятал руки за спину, что ей стало ясно - если бы не это, он прихлопнул бы ее как муху.
– Значит.., я могу жениться на ней?
– прошептал Рэн.
Мать Бьянки поспешно кивнула.
– Как хочешь, парень, - повторила она. Рэн задул лампу и выбежал из комнаты.
***
Он много работал, откладывая каждый грош, и в конце концов сумел вполне сносно обставить одну из комнат для себя и Бьянки. Рэн сам смастерил мягкое кресло и сколотил столик, который должен был служить алтарем для ее божественных рук. Кроме этих двух предметов обстановки, в комнате появилась широкая кровать, щербатые стены были затянуты плотной тканью, а на рассохшийся пол лег небольшой ковер.
В конце концов они поженились, хотя на это потребовалось довольно много времени и усилий. Рэну пришлось объехать всю округу, прежде чем он нашел человека, который согласился проделать все необходимые процедуры. Человек этот жил очень далеко и, закончив обряд, сразу вернулся к себе, так что о свадьбе никто ничего не знал, и Рэн с женой были избавлены от докучного любопытства односельчан.
Во время бракосочетания все ритуальные формулы произносила за Бьянку ее мать. Когда Рэн надевал невесте кольцо, руки Бьянки задрожали и попытались вырваться, но скоро успокоились и лишь слегка зарделись, сделавшись еще прекраснее. Дело было сделано, и мать Бьянки больше не возражала, к тому же она побаивалась зятя. Рэн был счастлив, а Бьянка... Впрочем, до нее никому не было дела.
После бракосочетания Бьянка, ведомая руками - этими настоящими невестами Рэна - вошла вслед за ним в новую, красиво убранную комнату. Там Рэн тщательно выкупал ее, воспользовавшись большим количеством душистых притираний. В последнюю очередь он вымыл и уложил ей волосы, расчесывая их крупным гребнем до тех пор, пока они не распушились и не заблестели, так что теперь внешний вид Бьянки гораздо больше соответствовал паре чудесных рук, на которых он на самом деле женился. Во время мытья Рэн, однако, ни разу к ним не прикоснулся он только вручал им то мыло, то крем, то специальные щеточки, с помощью которых они сами могли привести себя в порядок. Руки, впрочем, были довольны. Одна из них даже вскарабкалась по его куртке и коснулась щеки, приведя Рэна в восторг, граничащий с исступлением.
Наконец он оставил их и - с сердцем, в котором звучала прекраснейшая музыка, - вернулся в лавку.
В тот день Рэн работал с особенным рвением, и Хардинг был так доволен, что отпустил его домой раньше обычного. Но Рэн пошел домой не сразу. Несколько часов подряд он бродил по берегу ручья, любуясь тем, как отражается в бурлящей воде раздробленное солнце. Какая-то пичуга, словно почувствовав излучаемую им радость, бесстрашно подобралась совсем близко и несколько раз облетела его кругом, чиркнув по запястью кончиком крыла и напомнив Рэну один из первых робких поцелуев рук Бьянки.
А в нем продолжала звучать музыка, которая была сродни беззаботному смеху, журчанию воды, голосу ветра в прибрежных камышах. Рэн уже тосковал о руках Бьянки, но, прекрасно зная, что может сейчас же пойти и наконец-то прикоснуться к ним, он растянулся на берегу и лежал, улыбаясь, смакуя терпко-сладкую отраву короткого ожидания и бросая последний вызов своему желанию, удовлетворить которое ему уже ничто не могло помешать. В белых ладонях Бьянки был заключен для него целый мир, свободный от злобы и ненависти, и Рэн громко смеялся, чувствуя, как им овладевает чистая и звонкая радость.