Руки Орлака
Шрифт:
– Не хотелось бы разрушать ваши иллюзии. Я считаю Серраля настоящим престидижитатором [7] скальпеля. Но есть в нем одна сторона, которая мне не нравится. Это его реноме… оно не вполне… корректное, что ли. И потом… потом…
Он с многозначительным видом качал головой.
– Что – потом?
– Не хотелось бы вас обескураживать. Но вот только… Все эти ловкие операции, все эти фокусы, все это, конечно, хорошо… Но я слышал, он проводит опыты… горазд на всякого рода смелые нововведения…
7
Престидижитатор (фр. prestidigitateur,
Увы! Если бы Зависть пожелала воплотиться, то лицо этого жалкого военврача, насупившегося от неудач и пожелтевшего от досады, подошло бы для этого идеально!
Розина это заметила, но все же спросила:
– Какие опыты? И что за смелые нововведения?
– Сейчас не время видеть плохую сторону вещей, – ответил завистливый военврач. – Лишь будущее покажет, была ли хирургия Серраля этапом прогресса или же безвыходным тупиком.
– Но разве профессор Серраль не добился неожиданных результатов? Разве операции на голове – не его специальность?
– Да, это его специальность, мадам, и я готов признать, что с этой точки зрения необходимо выбирать меньшее зло, ибо очевидно, что жизнь господина Орлака в опасности как раз таки из-за перелома затылочной кости, хотя, возможно, имеются и какие-то внутренние повреждения, которые в данный момент я диагностировать не могу.
Розина прижала обе руки к сердцу. Она задыхалась и смотрела на Стефена так, словно перед ней была его могила.
Подумать только – этой окровавленной жертвой был ее любимый, ее всё, ее великий человек. Ее малыш!
Раненый выглядел ужасно. Врач щелкнул переключателем верхнего света:
– Не смотрите, мадам. Отдохните. В ближайшие дни вам понадобится весь ваш нервный потенциал. Не волнуйтесь: я держу запястье господина Орлака; если пульс станет слабеть, я тут же начну действовать.
Под урчание мотора Розина размышляла. Теперь она была уже не так уверена в том, что Стефена следует везти именно к Серралю… Но вскоре громкий «голос» его реноме перекрыл все туманные и тенденциозные возражения военврача, и, когда автомобиль въехал в Париж, она сказала Феликсу:
– На улицу Галилея!
В этот час, свободный от пробок, они доехали туда довольно быстро.
Клиника – настоящий белый дворец – была ярко освещена.
Как только Стефена уложили на каталку, военврач откланялся, оставив визитную карточку и сказав несколько ободряющих слов, что немного подняло его в глазах молодой женщины.
Ночной интерн, облаченный в белоснежный халат, сообщил Розине:
– Профессору Серралю уже позвонили. Мэтр будет здесь через пару минут.
Эти слова стали для Розины бальзамом. Она так опасалась, что этого принца науки может не оказаться в городе или же что он согласится осмотреть Стефена лишь утром! Но он здесь! И сейчас приедет! Он! Как же ей повезло, что он, этот ученый с мировым именем, сейчас в Париже
Медсестра провела Розину в изысканный, но в то же время простой белоснежный холл, казавшийся вырезанным в айсбергах.
Столь же ледяная медсестра объяснила, что Стефена отвезли в смотровой кабинет, и поинтересовалась, не нужно ли чего-нибудь самой мадам Орлак.
Послышался приглушенный гул мотора, затем кто-то быстро прошел по вестибюлю, и перед Розиной предстал Серраль, этот новый калиф на час.
Он был высокий, стройный, спортивного сложения, с торсом атлета и поразительно чистым и холодным лицом статуи.
Без лишнего обмена любезностями, выказывая скорее здравомыслие, нежели сострадание, он спросил, о какого именно рода происшествии идет речь, задал несколько быстрых, четких, хорошо продуманных вопросов и назвал Розину «милочкой».
Все это происходило, пока он снимал пиджак, оголял мускулистые руки и надевал блузу без рукавов, которую поднесла другая медсестра, словно священническое облачение.
Когда он вышел, стенные часы пробили пять утра. За окнами все еще стояла кромешная тьма.
Камердинер принес и поставил на геридон [8] маленькую бутылку «Поммери».
Оставшись одна, Розина – как, похоже, то и было предписано ей Серралем – выпила бокал шампанского, затем опустилась в чрезвычайно удобное ковшеобразное кресло из белого сафьяна, и царящая кругом тишина показалась ей почти оглушающей.
Что ей сейчас сообщат? Где-то, в глубинах этого храма, один из жрецов разума, склонившись над зияющими ранами, читал по ним, как прорицатели Античности, будущее. Вот-вот эта белая дверь откроется перед провозвестником грядущих времен, глашатаем жизни или смерти…
8
Геридон – круглый столик на одной ножке.
Ах! Эта дверь! Розина не могла отвести от нее взгляда. Ослепительная створка была для нее вратами в пространство, уходящее в бесконечную даль…
И вдруг, прямо на пороге этой двери, отчетливо выделяясь на белом фоне, обрисовалась темная фигура, застывшая с разведенными в стороны руками в непоколебимой и строгой позе.
Призрак с места катастрофы нарушил ее уединение. Он был здесь.
Это была не иллюзия, не мираж, а вполне реальная тень, очерченная пылающей каймой, – некое существо, внезапно материализовавшееся из тайны. Ему не хватало лишь движений и слов. Но какое движение могло бы быть более выразительным, чем этот застывший жест, и какие слова могли бы более четко выразить это волеизъявление: «Прохода нет!»
Розина вскочила на ноги. От волнения и беспокойства ее ладони словно покрылись корочкой льда.
Но тут дверь открылась, и в том месте, где только что стоял черный призрак, возник белый сверхчеловек.
Он отнес замешательство мадам Орлак на счет вполне объяснимой нервозности ожидания и постарался тут же ее успокоить.
– Милочка, – сказал он ей, – еще не все потеряно. Могло быть и хуже. Но у нас многочисленные переломы, а именно – правой ноги, обеих рук, головы (избавлю вас от медицинских терминов). Через пару минут проведем операцию, а завтра утром – еще одну, от которой все и будет зависеть.